На стройплощадке один за другим вспыхнули прожектора. Подсвеченный их яркими лучами сыплющийся с потемневшего неба снег казался бутафорским. Через двор прошел крупный “турок” в оранжевой каске с большим отбойным молотком на плече. На другом плече у него висел здоровенный моток резинового шланга, в двух местах перехваченный кусками алюминиевого провода в ярко-красной изоляции. Работяга показался Глебу знакомым, и, приглядевшись, он понял, что не ошибся: через двор неторопливо шагал Колян – прапорщик ФСБ и киллер, которому была поручена ликвидация Слепого. Глеб убрал тлеющий огонек сигареты за спину, и в то же мгновение Колян обернулся, задрал голову и посмотрел прямо на его окно. Слепой приветственно помахал ему рукой, но Колян, скорее всего, не увидел его жеста: равнодушно отвернувшись, он затопал дальше и вскоре скрылся за углом восточного крыла.

Вскоре стало совсем темно, но свет в палате Сиверова так и не зажегся. Внутри выключателя не было, но Глеб в нем и не нуждался: прожектора за окном давали достаточно света, чтобы Глеб с его кошачьим зрением видел все не менее отчетливо, чем днем.

Растоптав окурок, Глеб взял с подоконника моток бинта и принялся бинтовать себе голову. Куски бинта, пачканные кровью, гноем и какой-то вонючей жирной мазью, он давно оторвал и отложил в сторону, но от прикосновений несвежей, пропитавшейся неприятным кислым запашком марли его передергивало. Кое-как замотав лицо, Глеб как попало затянул узел под подбородком и занялся руками. Забинтовать их оказалось сложнее, но Глеб справился с этой задачей, тем более, что особенной тщательности от него не требовалось. Через пятнадцать минут процедура была закончена, и Слепой сходил в ванную, чтобы полюбоваться результатом. В царившем здесь полумраке эффект получился потрясающим: в первое мгновение Глеб даже вздрогнул, увидев в зеркале свое отражение. Ему показалось, что он смотрит в лицо каким-то чудом воскресшему Купчене. К сожалению, прапорщик Колян, скорее всего, был не из тех, кто боится привидений.

Делать ему снова стало нечего. За окном больше не происходило ничего интересного: рабочий день закончился, и даже жаждущие выпить “турки” уже перестали шнырять между своими вагончиками и прорабской, где, как понял Глеб, носатый Кацнельсон хранил стратегический запас огненной воды. Окна вагончиков уютно светились сквозь пелену косо летящего снега, и в целом вид из окна напоминал рождественскую открытку. Из-за угла прорабской высовывался припорошенный снегом багажник дряхлого “жигуленка”, на котором ездил Кацнельсон. Этот багажник притягивал взгляд Глеба как магнитом: именно на этом автомобиле Слепой рассчитывал оторваться от погони, если все пойдет по намеченному им плану.

В животе у него вдруг заурчало, и Глеб вспомнил, что не ел с самого утра. Это было не так уж тяжело пережить, но вот не вовремя раздавшееся урчание в животе могло обойтись дорого. “Вот тебе и еще один фактор риска, – с грустью подумал Глеб. – Жалко, что я не йог и не могу просто скомандовать желудку заткнуться. То есть скомандовать-то я, конечно, могу, только вот он вряд ли послушается. Сейчас бы чашечку кофе, а то что-то уж очень в сон клонит…"

Окна в вагончиках стали гаснуть одно за другим, и вскоре все вокруг погрузилось в сон. Позже всех стало темным окно прорабской, где Кацнельсон смотрел телевизор, а может быть, просто пил водку. Глеб механически посмотрел на запястье, но увидел только витки сероватого бинта, и сразу же вспомнил, что часов нет, а если бы и были, то толку от них все равно было бы мало: они разбились во время взрыва. Так или иначе, дело наверняка шло к полуночи, а значит, события должны были вот-вот начаться.

Чтобы легче было бороться со сном, Глеб выкурил свою последнюю сигарету. Вокруг стояла мертвая тишина, от которой звенело в ушах и кружилась голова.