«Между прочим, – подумал он, – Гусь запросто может подложить мне свинью. Опять каламбур и опять плоский, но суть от этого, к сожалению, не меняется. Уж Гусь-то целиком и полностью в курсе моих обстоятельств.., он же, помнится, Галку и споил. “Выпей, Галочка, до дна, Галочка, компанию надо уважать, Галочка…” Сучий потрох! А теперь, того и гляди, снимет трубочку и позвонит в Москву: кого, мол, вы к себе взяли? У него же жена алкоголичка, вы разве не знали?»

Он остановился возле гастронома, купил хлеба, молока и яиц, после чего заскочил в детский сад. Иришка опять бродила по площадке в полном одиночестве – он сильно задержался на работе из-за Ковровой, а Галка, конечно же, даже не подумала забрать ребенка. Впрочем, так было даже лучше: когда она в последний раз заявилась в детсад, Иришку ей попросту не отдали.

Извинившись перед маявшейся на скамейке воспитательницей, Бородич посадил Иришку на плечо и пошел к машине, невнимательно слушая ее болтовню.

Иришка болтала до самого дома, и Бородин за это время успел усвоить массу полезной информации. Он узнал, что Женя бросил в унитаз мячик и спустил воду, но мячик почему-то не утонул, Костя подрался с Витей, а Олю поставили в угол за то, что она показывала мальчикам свои трусики. На обед давали противную кашу, а на полдник – пряники с молоком, но в молоке была пенка, так что пить его никто не стал. У Елены Александровны есть золотой зуб, а Вика Петровна из ясельной группы сегодня пришла в новом платье с брошкой. Он вел машину, рассеянно кивая в нужных местах, и к тому моменту, как “запорожец” вкатился во двор новенькой девятиэтажки, где семья Бородичей совсем недавно получила двухкомнатную квартиру престижной чешской планировки, его настроение незаметно улучшилось.

Иришка подействовала, как лекарство, и так было всегда.

В дочери Бородич души не чаял. Конечно, пять лет – это не тот возраст, в котором человек раскрывается целиком и полностью. Честно говоря, чему там раскрываться? Но Иван почему-то был уверен, что Иришка взяла лучшее, что было в нем и в Галке, и немного завидовал ее будущему мужу. Ей было что взять у своих родителей, даже у Галки. Да нет, почему “даже”? Особенно у Галки. Бородич вздохнул. До того, как началось Галкино погружение на дно бутылки, мужики на улицах все время оборачивались ей вслед, а те, кто был вхож в семью Бородичей, неоднократно высказывали Ивану свое восхищение, в котором без труда прочитывалась черная зависть. Гусь, помнится, даже пытался подбить ей клинья.

Ни черта у него тогда не вышло, потому что Галка была не из таковских. Тогда, накануне своего первого запоя, Галка поражала Бородича цельностью своей натуры и спокойной уверенностью в себе и своей семье.

Запирая машину под неумолкающее щебетание Иришки, Бородич снова вздохнул. Наблюдать за тем, как на твоих глазах разрушается человеческая личность, всегда тяжело, но когда человек по-настоящему тебе близок, это тяжело вдвойне.

Они поднялись на седьмой этаж в чистеньком лифте.

Иришка, как всегда, выразила желание самостоятельно нажать на кнопку, и Бородачу пришлось приподнять ее, держа под мышками, поскольку без посторонней помощи она доставала в лучшем случае до кнопки второго этажа. На лестничной площадке тоже было чисто и все еще попахивало стройкой. Бренча связкой ключей, Бородич открыл обитую вишневым дерматином дверь и галантно пропустил Иришку вперед.

Он вошел в квартиру, улыбаясь, – Иришка все-таки подняла ему настроение, да и принесенные им новости были хорошие, – заглянул в спальню и остановился, как вкопанный.

Он, как всегда, не успел как следует подготовиться к тому, что увидел в спальне. Это было, как пощечина, и на какое-то время у него даже захватило дух.