Я поравнялся с ним, накинул веревку на карабин и только потом облегченно вздохнул. Гельмут подмигнул мне и потрепал рукав моего пуховика.

– Я не очень люблю падать, – признался он.

– Я тоже.

Поочередно страхуя друг друга, мы спустились на балкон, к подножию стены. Перила из веревки были навешаны. Я принялся закреплять на них жюмар – приспособление, которое скользит по веревке только вверх.

– Выдержит? – спросил Тенгиз, дергая за веревку, как за цепочку сливного бачка.

Без всякого желания напугать я пожал плечами.

– Стопроцентной гарантии дать не могу.

– Тогда лучше ты иди первым.

– Как прикажешь, – ответил я и взялся за жюмар. – Но в этом случае страховать тебя будет старый Гельмут или Глушков.

– Ну тя на фиг! – Тенгиз схватил меня за капюшон. – Давай страхуй! И, не дай бог, сорвусь – зашибу всех к чертовой матери!

Он оттолкнул меня в сторону. Я взялся за страховочный репшнур. Мэд, глядя на то, как Тенгиз неловко тюкает шипами в лед и не слишком уверенно поднимается вверх, подошла ко мне, подняла свободный конец репшнура и обвязала его вокруг талии.

– Правильно! – отозвался сверху Тенгиз. – Нет уз святее товарищества. Сам погибай, а меня выручай…

Я приналег на репшнур. Тенгиз с четвертой попытки ухватился рукой за проушину крюка и сильным ударом вбил зубья «кошки» в лед.

– Черт его возьми! – прошептала Мэд. Веревка все еще прижимала нас друг к другу. – Он чуть не разбился.

– Так что ты хотел сказать? – спросил я Глушкова, наблюдая за конвульсиями Тенгиза и протравливая веревку.

– Проблема в том, что… что я боюсь высоты, – ответил Глушков и стал покашливать.

– Да что же ты… – свирепея, начал я, но не нашел слов, которые бы выразили все мое негодование, и лишь непроизвольно дернул веревку на себя.

– Эй, спасатель! Полегче дергай, я не воздушный шарик! – попросил сверху Тенгиз и закинул ногу на карниз.

Я отдал веревку Мэд, крепко схватил Глушкова за плечо и отвел в сторону.

– Послушай же меня, парень! – зашептал я, почти вплотную прислонив свое лицо к облупленному глушковскому носу. – Ты мог в бочке, на канатке, ты мог еще в автобусе признаться, что боишься высоты, и тебя бы оставили в покое. Тебя, такого серого чмошника, вообще бы не заметили, если бы ты не выставил свою впалую грудь вперед! Какого черта ты напросился идти с нами? Ты, придурок, подумал о том, что теперь я должен обхаживать тебя одного, как младенца, вместо того, чтобы помогать всем остальным?

Глушков молчал, сопливо сопел, покашливал и ковырял нос. Бэл косился на нас, прислушивался к моему злобному шипению, но вряд ли догадался, какова была тема нашей краткой беседы.

– Теперь пошел вон, – закончил я, повернулся и пошел к Мэд.

– Отправляй девчонку! – приказал Бэл. – За ней – деда, недоразвитого, потом меня.

Мэд достигла уровня карниза, отстегнулась от страховочного репшнура, смотала его, как лассо, и скинула вниз. Тенгиз суетился около нее, пытаясь помочь, но девушка оттолкнула его руку и выбралась на ледник сама.

Гельмут поднимался медленно, но техника у него была неплохой, и я немного позавидовал неуемной жажде к жизни и вершинам.

– Вперед! – кивнул я Глушкову, когда немец благополучно выбрался на ледник.

Тот подошел ко мне на слабых ногах и сразу же ухватился обеими руками за веревку. Я чуть ли не силой оторвал от нее героя.

– За веревку будешь хвататься, когда надумаешь повеситься, – терпеливо пояснял я.