|
Ведь Вы же знаете, что Вы тут ни при чем, что эти обвинения есть продукт все той же натуры, того же воспитания, о которые, как об стену, разбиваются справедливость, добросовестность и всякие чувства. Вы должны знать, что такие натуры во всем, что им досадно, первым долгом стараются кого-нибудь обвинить и в этом находят полное утешение и большое удовольствие. Так не отнимайте же его у Вашей жены. Сделайте, как я, мой милый друг: меня не один человек, а сотни людей критикуют, осуждают и обвиняют и лично и вообще, по своим взглядам. Я нисколько не смущаюсь и не волнуюсь этим, не стараюсь ни одним словом и ни одним шагом ни оправдываться, ни разуверять людей, во-первых, потому, что понятия бывают различны, а во-вторых, для того, чтобы не отнимать у людей удовольствия. И я нисколько не в претензии на людей, потому что, осуждая меня, они правы со своей точки зрения, а разница в том, что у нас точки отправления различные».</style>
<style name="-1pt">Нет, рядом с этой женщиной он мог бы быть счастлив! Определенно мог бы!</style> <style name="-1pt">Надо сказать, что баронесса фон Мекк умела осчастливить и на расстоянии. Хотя бы тем, что не только выслала своему единственному другу в Кларан три тысячи, но и пообещала каждый месяц высылать половину этой суммы.</style> <style name="-1pt">Баронесса добра, баронесса богата, баронесса щедра. Если попросить у нее десять тысяч — не откажет.</style>
<style name="1b">ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ «ЕВГЕНИЙ ОНЕГИН»</style>
<style name="-1pt">«Онегин» писался легко. Разумеется, когда было вдохновение.</style> <style name="-1pt">«Мой призыв к вдохновению никогда почти не бывает тщетным. Таким образом, находясь в нормальном состоянии духа, я могу сказать, что сочиняю всегда, в каждую минуту дня и при всякой обстановке. Иногда это бывает какая-то подготовительная работа, т. е. отделываются подробности голосоведения какого-нибудь перед тем проектированного кусочка, а в другой раз является совершенно новая, самостоятельная музыкальная мысль. Откуда это является — непроницаемая тайна», — писал Петр Ильич Надежде Филаретовне.</style> <style name="-1pt">Он увлеченно рисовал каракули на обрывках бумаги, если под рукой не было ничего подходящего.</style> <style name="-1pt">Чайковскому хотелось излить душу в музыке, рассказать о любви посредством нот, выразить в своем творении все то, что не смогла или не захотела дать ему жизнь.</style> <style name="-1pt">Времена менялись, уже заявил о себе Глинка с его «Иваном Сусаниным» и «Русланом и Людмилой», за ним потянулись последователи, но классической оперой все равно оставалась итальянская. Со всеми положенными атрибутами — от богатых, часто — чрезмерно богатых, декораций до непременных «сценических эффектов».</style> <style name="-1pt">Петр Ильич «сценических эффектов» не любил. «Плевать мне на эффекты, — писал он в ответ на критику, — да и что такое эффекты! Если вы находите их, например, в какой-нибудь «Аиде», то я Вас уверяю, что ни за какие богатства в мире я не мог бы теперь написать оперу с подобным сюжетом, ибо мне нужны люди, а не куклы; я охотно примусь за всякую оперу, где, хотя и без сильных и неожиданных эффектов, но существа, подобные мне, испытывают ощущения, мною тоже испытанные и понимаемые».</style> <style name="-1pt">Его в первую очередь интересовали сюжет и чувства. Он проникал в души своих героев и открывал слушателям самое сокровенное, заветное. Открывал мастерски — не препарируя героев, не изучая их, а живя их жизнью, чувствуя их чувствами, страдая их страданиями, радуясь их радостям. |
