Петр угодил технократам, чуждым политики, осуществив невиданный по объему перенос в Россию знаний, технологий, навыков. Он породил русскую науку, на пустом месте создал Академию наук, без которой немыслима русская цивилизация. А русская литература? Чем она обязана Петру? Марина Цветаева писала, что в тот момент, когда Петр остановил свой взгляд на маленьком арапчонке, этот взгляд сказал: «Пушкину — быть!» Петр-государственник угодил и приверженцам имперских ценностей и, как им кажется, животворной для России идеи авторитарной, «сильной» власти.
Но в оценке Петра и его великого дела европеизации я не могу пройти и мимо точки зрения, отрицающей петровскую «революцию сверху» и осуждающую ее принципы и методы. Да, кроме армии почитателей Петра есть небольшой взвод его недоброжелателей. Они тоже разные. Одни, как едко выразился известный публицист, патриоты «с капустой в бороде», полагают, что являются продолжателями славянофилов XIX века, но при этом не обладают интеллектом и знаниями Аксаковых и Киреевских.
Другие недоброжелатели много знают о Петровской эпохе, но порой резко оценивают ее по современным меркам. Я не вижу в этом ничего зазорного. Не так уж и плохо следовать по пути, указанному Карамзиным, который в оценке действий людей в истории исходил из норм христианской морали. Это гораздо лучше, чем давать оценки людям, исходя из «классовых» или расовых критериев. Возможно, иным историкам может не понравиться мое отступление от историзма, если я скажу, что христианская мораль, существующая две тысячи лет и легшая в основу морали современного общества, вполне приложима и к Ивану Грозному, и к Петру, и к Сталину, учитывая то обстоятельство, что они не хуже нас знали главные этические принципы и прекрасно понимали, что любое злодеяние противоречит этим принципам. Недаром царь-убийца Иван Грозный порой впадал в состояние раскаяния, со слезами просил у Господа прощения и даже составил синодик — список своих жертв, адресованный Богу. И когда сбивался в перечне своих жертв, добавлял: «А остальных, Господи, Ты сам ведаешь».
Даже если строго придерживаться принципов историзма, невозможно закрывать глаза на очевидные недостатки и серьезные ошибки петровского реформаторства. В итоге, задумывая этот труд, я решил выступить перед читателем в двух ипостасях. В первой предстанет почитатель Петра, отчасти западник, отчасти государственник, словом — просвещенный патриот, который оправдывает и защищает его. Во второй ипостаси — умеренно консервативный патриот, который, напротив, осуждает Петра, но не огульно, а всесторонне изучая его биографию и деяния. Я убежден, что обе позиции имеют право на существование: они, как ни странно звучит, по-своему верны и красноречиво отражают сложную, неоднозначную роль Петра в русской истории.
Как в шахматной партии, которую разыгрываешь сам с собой, в обеих позициях я старался играть без поддавков, отстаивая каждую точку зрения с максимальной честностью, серьезностью и всей доступной мне аргументацией. Когда я читал лекцию на эту тему, то в роли почитателя я надевал шляпу, а выступая от лица критика, недоброжелателя, снимал ее… Не буду идти дальше в поисках аналогий. Достаточно вспомнить всегда актуального Салтыкова-Щедрина, который подробно описывал мирную беседу «мальчика в штанах» с «постреленком» — «мальчиком без штанов», между прочим фактически на ту же самую волнующую нас сегодня тему. Приводимые цитаты в тексте как бы записанной мной дискуссии пусть не кажутся читателю подобранными заранее. В жизни бывает, что пока твой оппонент говорит, ты хватаешь с полки книгу, находишь и зачитываешь цитату или, как ныне бывает чаще, пока он говорит, ты пишешь два-три ключевых слова в поисковой строке Google, и через мгновение у тебя на экране уже «висит» искомая цитата. Конечно, не все в споре можно уснастить точными цитатами, что-то вспоминается приблизительно — ведь это не научная статья, а дискуссия — особый жанр. |