Я слушал. У Евы был теперь другой голос, чем раньше. И у Оскара тоже. Они высказывали то, про что думали и говорили, пока меня здесь не было. И будто в ванне сидел не я один, а целая масса людей, которым они хотели всё это сказать. Это что-то важное, подумал я. Тепло пробиралось мне под кожу и оттесняло синий холод внутри.

— Это было ужасно, — сказал Оскар. — Живёшь как автомат, и никакого просвета впереди. Домой приходишь до того усталый, что хочется лечь и умереть. Не просто физическая усталость, а общая усталость, которая, кажется, никогда не пройдёт, спи хоть месяц. Я сам себе был противен. Самому противно было слушать свой сварливый голос. Но я ничего не мог с собой поделать. Ну, сейчас-то мы вроде очухались. Ничего, мы ещё за себя повоюем!

Оскар вытащил меня из ванны. Рубашка у него вся намокла, но он даже не заметил. Он вытер меня и отнёс в постель. Потом они с Евой сидели рядом со мной на кровати. Есть я отказался, после тех сосисок я уже не мог бы проглотить больше ни кусочка. Они гладили мой лоб, который пылал от того холодного огня внутри. Я чувствовал тепло, но оно было где-то снаружи и не могло растопить лёд. Я весь дрожал под двумя одеялами.

Ева обняла меня, и я прижался к ней и чувствовал на своей замороженной щеке её тёплое дыхание. Они так много сказали мне. Теперь всё изменилось. Я-то думал, что всё это было из-за меня, что это я во всём виноват. Я вообразил, что я им не нужен, что они жалеют, что я вообще родился. Теперь мне надо было рождаться заново. Я прижался к Еве крепко-крепко, будто хотел растаять, раствориться в ней, чтобы родиться снова.

13

Не так-то просто родиться, когда тебе уже десять лет. Это и долго, и больно. В ту ночь я и разболелся. У меня была высокая температура и бред. Не знаю, сколько времени я пролежал в забытьи, всё перепуталось, я не различал дня и ночи, не узнавал людей. И я всё время был мокрый от пота, мне всё время меняли пижаму и простыни.

Из того, что мне привиделось тогда в бреду, я помню не всё. Сначала, кажется, это было что-то из детства: домик на Зелёном мысу, валуны, и зеленые луга, и речушка, а дальше море.

Начиная с моря, я уже всё помню.

Будто мы идём по замёрзшему морю. Льдины, а под ними чёрная вода. Уже вечер, воет ветер и метёт снег. Над нами светит холодная луна, и мы очень спешим. Оскар, Ева и Лотта впереди. А я бегу, чтобы догнать их. Вдруг — крак! — лёд трескается, трещина передо мной быстро расширяется, а там бурлит чёрная вода с белой пеной. Оскар протягивает мне руку, но я не могу дотянуться. Они медленно отплывают от меня. Как сейчас, помню эту протянутую руку и расширенные от страха глаза Лотты. Они исчезают в белой пурге. А я один на льдине, и мне очень холодно. Я плачу, слёзы замерзают и маленькими льдинками падают с хрупким звоном на тёмную ледяную корку.

Их куда-то уносит, а я остаюсь один. Что же делать? Надо спасаться! Я иду наугад, сам не знаю куда, то ли к берегу, то ли к открытому морю. Я вхожу в густой тёмный еловый лес и вижу заброшенную охотничью избушку.