«Моя дорогая дочь, я пела тебе здесь для твоей безопасности».

Я остановилась и перечитала фразу. Пела тебе здесь? Как это?

«Я сделаю все, что в моих силах, чтобы вернуться к тебе на пару дней или недель, но я не уверена. Я знаю, что если ты это читаешь, значит, мне не удалось. От одной этой мысли мне ужасно больно. Меня успокаивает лишь то, что Норри позаботится о тебе, и когда тебе исполнится пятнадцать, она отдаст тебе письмо…»

А она этого не сделала. Не отдала. Она его от меня спрятала. А теперь письмо было нечитаемым. Я могла разобрать лишь несколько слов почти в конце: пение… осторожно… камень… Певчая… Всех святых… магия…

Магия?

На следующей странице была лишь одна понятная фраза, но от нее у меня перехватило дыхание.

«…когда ты споешь, попадешь домой».

Дом. Я с тоской подумала об Англии, о маленьком домике у моря, где мы жили, о замке и реке Темзе, о других местах, которые мне иногда снились. А потом я задумалась: что петь?

Я растерянно склонилась к свече, пытаясь отыскать в пятнах слова, пока края бумаги чуть не загорелись. Я резко отпрянула, но успела увидеть слово после «камня», что напоминало «…ять».

Снять камень?

Я потянулась к кулону. Об этом камне написала мама?

Ветер снаружи становился все сильнее, но я его едва слышала. Я сложила письмо матери, спрятала в рукав и посмотрела на свой камень. Он выглядел как обычно: непрозрачный красный диск размером с грецкий орех. Тяжелый, шероховатый и простой. Ничего волшебного в нем не было. Может, его силы проявлялись, если его снять с цепочки.

Норри говорила не снимать камень. Он защищал меня.

Но Норри соврала о матери. Может, соврала и об этом?

Был лишь один способ понять. Но моя рука замедлилась, когда я потянулась к кулону. Сколько я помнила, я всегда слушалась правил Норри. Мысль, что я их нарушу — намеренно и, возможно, бесповоротно — заставляло сердце битья громче.

Ветер выл в трещины окна, свеча трепетала от этого. Я, казалось, уловила шепот мелодии.

Вот. Это шанс попасть домой. Будь смелой и воспользуйся им.

Я схватилась за цепочку и сняла ее через голову.

И как только я сняла камень, ко мне пришли песни — сотни песен гудели, как пчелы, трепетали, как огонь, менялись, как тени. А сильнее всех была дикая мелодия, которую я слышала в саду. И в этот раз она не кончалась. Она говорила о море, о доме, о давних временах. Она сжала мое сердце, горло и губы. Она говорила: пой меня.

И я послушалась.

Я не знала слов, не знала, какая фраза будет дальше. Мне было все равно. Голову кружило чувство свободы. Я хотела лишь озвучить ноты, что приходили ко мне, одну за другой в бесконечном потоке звука. Мы с песней были сильными и уверенными, поднимались все выше. Я словно летела.

«Пой, и тьма тебя найдет».

Предупреждение Норри прозвенело в голове. Но оно доносилось издалека, было намного дальше музыки.

Я едва заметила, когда Норри ворвалась в дом. С криком ужаса она бросилась ко мне и схватила за запястье, сумка с водорослями болталась в ее руке.

— Люси! Нет!

Но ветер уже поднялся. Он кружился в комнате, полночно-черный, он подхватил нас обеих. Свеча потухла, песня стала криком, и все вокруг нас исчезло.

Глава третья

КРОВЬ ПЕВЧЕЙ

Ветер поднял нас, и я ничего не видела. Ни свечи, ни комнаты, ни даже своих рук. Хуже того, я касалась лишь пустоты. Подо мной не было пола, вокруг не было стен, не было стола. Судя по давлению на запястье, Норри еще была со мной, но я не видела и не слышала ее.

Я чуть не перестала петь, но песня была сильнее, отказывалась так просто отпускать меня.