Тридцать секунд клинической смерти вышли на зигзаг сердечного ритма — в момент, когда из неё извлекали малышку, сердце снова сделало удар, прибор запищал. «Пи» — закорючка. «Пи» — закорючка. Мария видела, как русская ассистентка врача-акушера перекрестилась: «Едрить твою...» — скорее угадывалось, чем послышалось. «И мат отечества нам сладок и приятен», — крутилась в голове Марии переиначенная строчка из классики.

Мама внучку увидела снова через видеозвонок по Скайпу.

— С каким весом родилась-то?

— Четыре семьсот, — призналась Мария, смущённо грызя ноготь. — Думаешь, много?

— Нормально! — одобрила мама. — Наш человек. Ты родилась — четыре девятьсот.

Сразу после родов весы показали минус десять килограммов, но в зеркало на себя Мария всё ещё без боли смотреть не могла. Ужасные растяжки. Отвратительные целлюлитные ляжки и обвисший живот, а грудь — как две дыни сорта «торпеда», переполненные молоком. На них под кожей ветвились голубые жилки.

Но новая реальность затмевала собой всё это. Она стоила тридцати секунд за гранью земного мира, стоила девяти месяцев недомоганий, всех слёз и страданий. Эта реальность по имени Ксюша стоила каждой тревожной минуты ожидания и каждой слезинки, пролитой над двумя потерями, которые ей предшествовали.

На глазах Владиславы тоже были слёзы радости. Погружённая в иную реальность, Мария на какое-то время вообще забыла, что больше не может петь: каждый её день был наполнен новым смыслом. А вот у Ксюшки голос был, и ещё какой!..

— Восходящая звезда оперной сцены, — шутила Владислава.

Она работала больше прежнего, но «отрывалась» в другом: в их лондонских апартаментах была огромная, роскошно обставленная детская с массой игрушек, шкафчиками с детскими вещами, пеленальным столиком, качелями... Причём как для ребёнка, так и для Марии. На самом деле это были садовые качели с полукруглой крышей и сиденьем-скамейкой, но они безумно понравились Владе, и она купила их домой. Мария, покачиваясь на них, кормила и баюкала малышку, а иногда и сама дремала, уставшая от ночных кормлений.

Влада наняла для Марии с Ксюшей персонального водителя, который возил их к врачу, на прогулки, по магазинам. Не поскупилась она и на няню-помощницу, чтобы у Марии было время и для себя самой. Готовила и убирала квартиру домработница, а потом появилась вторая, и обязанности между ними разделились: одна готовила, вторая стирала и убирала.

— Четыре человека обслуживающего персонала — не много ли? — сомневалась Мария. — Это, конечно, здорово, но так я совсем обленюсь и превращусь в барыню. Мы с Ксюшей живём, как две королевские особы.

— В самый раз, моя принцесса, — засмеялась Владислава. — У моих девочек должно быть всё самое лучшее.

Посвятив себя семье, работала Мария очень мало: вспышки-пробуждения голоса становились всё реже и короче. За первый год дочкиной жизни она записала один диск и дала два небольших выступления в сборных концертах. На одном из них она спела дуэтом с Андреа Бочелли, на другом исполнила арию из своего репертуара. В качестве члена жюри в телевизионном конкурсе оперных певцов, который состоял из двенадцати выпусков, она поучаствовала тоже только один раз — на финальном этапе: работа на протяжении всего конкурса требовала частых и долгих отлучек из дома. Надо сказать, её временами прорезающийся среди молчания голос стал другим по тембру — более высоким, хрустально-звонким, летящим за все возможные человеческие пределы. В редкие моменты своего проявления он раскрывался мощно и ослепительно, и казалось, что извлечение звуков даётся Марии с необычайной лёгкостью. Непринуждённо, играючи она совершала голосом такие головокружительные трюки, разражалась такими нереальными, инопланетными трелями, что у слушателя иной раз возникало сомнение: а это вообще живой человек поёт? Не синтезированы ли эти фантастические звуки на компьютере? Но Мария доказывала: её голос — подлинный, не обработанный никакими программами.