Успокойся, Менолли, все в порядке. – Тальмор ободряюще похлопал ее по плечу. – Видишь ли, – продолжал подмастерье, добродушно поглядывая на Домиса, – он только что закончил эту вещь. Ты просто загнала нас с Сибелом, да и сам Домис едва поспевал за тобой. К тому же тебе удалось с легкостью справиться с его мучительными изобретениями так, что я заметил… пожалуй, лишь один неверный аккорд, тот, который ты упомянула, но ты говоришь, что это из за руки…
Сибел, наконец, поднял голову, и Менолли с изумлением заметила, что в глазах у юноши стоят слезы. И в то же время он смеялся! Трясясь от хохота, не в силах вымолвить ни слова, он лишь бессильно погрозил Домису пальцем.
Недовольно покосившись на него, Домис обратился к подмастерьям:
– Хватит, хватит. Я и сам вижу, что перегнул палку, но, согласитесь, у меня были веские основания для сомнений. Соло может сыграть любой… – Он повернулся к недоумевающей Менолли. – Ты, наверное, часто играла с Петироном? А другие музыканты у вас в холде есть?
– По настоящему играть мог один Петирон. От рыбного промысла руки так грубеют, что становятся негодными для музыки. – Она искоса взглянула на Сибела. – Есть, правда, несколько барабанщиков…
Услышав ее ответ, Сибел снова залился смехом.
«Да что это с ним? – подумала Менолли. – А казался таким спокойным, таким невозмутимым. Правда, смеется он не так уж громко, но все таки…»
– А теперь, Менолли, расскажи ка мне поподробнее, чем ты занималась у себя в Полукруглом, я имею в виду музыку. Мастер Робинтон так занят, что мне не удалось побеседовать с ним на эту тему.
Мастер Домис сказал это таким тоном, будто имел право знать все, что она могла бы рассказать самому Главному арфисту, и Сибел кивнул ей, подтверждая это. Менолли на миг задумалась. Уместно ли признаться, что она занималась с детьми после смерти Петирона, пока не прибыл новый арфист? Наверное, – ведь Эльгион, должно быть, уже сообщил об этом мастеру Робинтону, и тот ни словом не упрекнул ее за то, что она взяла на себя эти чисто мужские обязанности. К тому же мастер Домис уже как то язвил на тот счет, что всегда следует говорить правду. И она рассказала им о том, что происходило с ней в Полукруглом: как Петирон отметил ее еще в детстве, когда она уже достаточно выросла, чтобы разучивать обязательные баллады и сказания. Как он научил ее играть на гитаре и арфе, – только для того, чтобы помогать ему учить других, – заверила она слушателей, – и подыгрывать ему по вечерам. – Домис понимающе кивнул. – Как Петирон познакомил ее со всеми нотами, которые у него были – правда, их было не так много, всего три пьесы, а в других и нужды то не было: морской правитель Янус предпочитал петь сам, а не слушать музыку.
– Это понятно, – снова кивнул Домис.
Еще Петирон научил ее вырезать из тростника свирели, натягивать кожу на барабаны, большие и малые, познакомил с основными принципами изготовления гитары и малой арфы, только в Полукруглом не было подходящего дерева, чтобы сделать еще одну арфу, да и зачем ей своя гитара и арфа? Но два Оборота назад ей пришлось взять на себя исполнение учебных баллад, потому что у Петирона от болезни суставов пальцы совсем скрючились. Ну а потом, конечно… – горло у Менолли перехватило от печальных воспоминаний, – некоторое время после смерти Петирона ей пришлось учить детей самой: Янус понимал, что ребятишки не должны отставать в изучении обязательных песен и баллад – ведь отец сознавал свой долг перед Вейром, а во время лова никого, кроме нее, нельзя было освободить от работы.
– Все ясно, – заметил Домис. – Ну а когда ты повредила руку?
– Почти сразу в холд приехал новый арфист, Эльгион, так что мне… больше не нужно было играть. А потом, – вместо объяснений она повернула руку ладонью вверх, – все решили, что играть я не смогу уже никогда…
Захваченная воспоминаниями, Менолли не заметила, что в комнате стоит тишина. |