|
- Ты кто? - выдохнул его превосходительство с испугом. Отрок не ответил. Снова возвел к небу синие очи, мелко зашевелил губами. - Юродивый это, кормилец, - услужливо подсказали Самсону Харитонычу с обеих сторон. - Первый день он тут, батюшка. Невесть откуда взялся. Заговаривается. Звать его Паисием. Давеча у него падучая приключилась, изо рта пена полезла, а дух - райский. Божий человек. - Ну на те рублевик, коли Божий человек. Отмоли грехи мои тяжкие. Еропкин достал из портмоне бумажку, но блаженный снова не взял. Сказал голосом тихим, проникновенным: - Не мне давай. Мне не надо, меня Матерь Божья пропитает. Вот ему дай. - И показал на старика-нищего, известного всему рынку безногого Зоську. - Его вчера твой холоп обидел. Дай убогому, а я за тя Матушке помолюсь. Зоська с готовностью подкатился на тележке, протянул корявую, огромную лапищу. Еропкин брезгливо сунул в нее бумажку. - Благослови тя Пресвятая Богородица, - звенящим голосом провозгласил отрок, протянул к Еропкину тонкую руку. Тут-то и случилось чудо, о котором еще долго вспоминали на Москве. Невесть откуда на плечо юродивого слетел громадный ворон. В толпе нищих так и ахнули. А когда разглядели, что на лапке у черной птицы золотое кольцо, совсем стало тихо. Еропкин стоял ни жив, ни мертв: толстые губы трясутся, глаза выпучились. Поднял было руку перекреститься, да не донес. Из глаз блаженного потекли слезы. - Жалко мне тебя, Самсон, - сказал, снимая с птичьей лапки кольцо и протягивая Еропкину. - Бери, твое это. Не принимает твоего рублевика Богородица, отдаривается. А ворона послала, потому что душа твоя черная. Повернулся Божий человек и тихо побрел прочь. - Стой! - крикнул Самсон Харитоныч, растерянно глядя на сверкающее колечко. - Ты это, ты погоди! Кузьма! Бери в сани его! С собой возьмем! Чернобородый верзила догнал мальчишку, взял за плечо. - Поедем ко мне, слышь, как тебя, Паисий! - позвал Еропкин. - Поживи у меня, отогрейся. - Нельзя мне в чертоге каменном, - строго ответил отрок, обернувшись. - Там душа слепнет. А ты, Самсон, вот что. Завтра, как утреню отпоют, приходи к Иверской. Там буду. Мошну принеси с червонцами золотыми, да чтоб полная была. Хочу за тебя снова Богородицу просить. И ушел, провожаемый взглядами. На плече юродивого - черный ворон, поклевывает плечо да хрипло грыкает. (Звали ворона Валтасаром. Был он ученый, купленный вчера на Птичьем. Умная птица нехитрый фокус усвоила быстро: Мими засовывала в плечевой шов зернышки проса, Момус спускал Валтасара, и тот летел на белую рубаху - сначала с пяти шагов, потом с пятнадцати, а после и с тридцати.) *** Пришел, паук. Пришел как миленький. И мошну принес. Ну мошну не мошну, но кошель кожаный, увесистый Кузьма за хозяином нес. За ночь, как и следовало ожидать, одолели благотворительного генерала сомнения. Поди, Богоматерино колечко и на зуб попробовал, и даже кислотой потравил. Не сомневайтесь, ваше кровососие, колечко отменное, старинной работы. Блаженный Паисий стоял в сторонке от часовни. Смирно стоял. На шее чашка для подаяний. Как туда денежек накидают - пойдет и калекам раздаст. Вокруг отрока, но на почтительном расстоянии толпа жаждущих чуда. После вчерашнего прошел слух по церквам и папертям о чудесном знамении, о вороне с златым перстнем в клюве (так уж в рассказах переиначилось). Сегодня день выдался пасмурный и похолодало, но юродивый опять был в одной белой рубашке, только горло суконочкой обмотано. На подошедшего Еропкина не взглянул, не поздоровался. Что ему такое сказал паук, с момусовой позиции было, конечно, не слышно, но предположительно - что-нибудь скептическое. Задание у Мими было - увести паучище с людного места. Хватит публичности, ни к чему это теперь. Вот Божий человек повернулся, поманил за собой пузана и пошел вперед, через площадь, держа курс прямиком на Момуса. |
