|
- Не мои червонцы! Кузя, спичку зажги! Прочел вслух: - "Ан-на им-пе-ратри-ца само-дер-жица..." Клад старинный! Да тут золотых не мене тыщи! Хотел Момус что-нибудь позаковыристей достать, с еврейскими буквами или хотя бы с арабской вязью, но больно дорого на круг выходило. Купил аннинских золотых двухрублевиков и екатерининских "лобанчиков", по двадцати целковых за штуку. Ну, тыщу не тыщу, но много купил, благо добра этого по сухаревским антикварным лавкам навалом. После пересчитает Самсон Харитоныч монеты, это уж беспременно, а число-то неслучайное, особенное, оно после сыграет. - Плохи твои дела, Самсон, - всхлипнул отрок. - Не прощает тя Богородица, откупается. - А? - переспросил одуревший от сияния Еропкин. Отличная штука - когда сразу много золотых монет. На ассигнации не такая уж астрономическая сумма выходит, а завораживает. Жадного человека и вовсе разумения лишает. Момус уж не раз этим странным свойством золотишка пользовался. Сейчас главное было - не давать Еропкину передыха. Чтоб у него, живоглота, голова кругом пошла, мозга за мозгу заехала. Давай, Мими, твой бенефис! - То ли сызнова мало дал, то ли нет тебе вобче прощения, - жалостливо произнес юродивый. - Гнить те, сироте убогому, заживо. - Как это нет прощения? - забеспокоился Еропкин, и даже из кустов, за пять сажен, было видно, как на лбу у него заблестели капли. - Мало - дам еще. У меня денег без счета. Сколько дать-то, ты скажи! Паисий не отвечал, раскачивался из стороны в сторону. - Вижу. Вижу камору темну. Иконы по стенам, лампадка горит. Вижу перину пухову, подушки лебяжьи, много подушек... Под постелей темно, мрак египетский. Телец там золотой... Куль рогожный, весь бумажками набитый. От него все зло! Немой Кузьма и мужики с лопатами придвинулись вплотную, лица у них были одурелые, а у Еропкина бритый подбородок заходил ходуном. - Не надо Ма-атушке твоих де-енег, - странным, с подвываниями голосом пропел Божий человек (это она из "Баядерки" модуляции подпускает, сообразил Момус). - Надо ей, Заступнице, чтоб очи-истился ты. Чтоб деньги твои очистились. Грязные они, Самсон, вот и нет тебе от них счастья. Праведник их должен благословить, ручкой своей безгрешной осенить, и очистятся они. Праведник великий, человек святой, на один глаз кривой, на одну руку сухой, на одну ногу хромой. - Где ж мне такого сыскать? - жалобно спросил Еропкин и тряхнул Паисия за тонкие плечи. - Где такой праведник? Отрок наклонил голову, к чему-то прислушался и тихонько проговорил: - Голос... Голос те будет... из земли... Его слушай. А дальше Мими выкинула штуку - вдруг взяла и обычным своим сопрано затянула французскую шансонетку из оперетты "Секрет Жужу". Момус схватился за голову - увлеклась, заигралась, чертовка. Все испортила! - Голосом ангельским запел! - ахнул один из мужиков и мелко закрестился. - На неземном языке поет, ангельском! - По-французски это, дурак, - прохрипел Еропкин. - Я слыхал, бывает такое, что блаженные начинают на иноземных наречиях говорить, которых отродясь не знали. - И тоже перекрестился. Паисий вдруг рухнул на землю и забился в конвульсиях, изо рта, пузырясь, полезла обильная пена. - Эй! - испугался Самсон Харитоныч, нагибаясь. - Ты погоди с припадком-то! Что за голос? И в каком смысле святой мои деньги "очистит"? Пропадут деньги-то? Или опять вернутся с прибавкой? Но отрок только выгибался дугой и бил ногами по холодной земле, выкрикивал: - Голос... из земли... голос! Еропкин обернулся к своим архаровцам, потрясенно сообщил: - И вправду запах от него благостный, райский! Еще бы не райский, усмехнулся Момус. Мыло парижское, с клубничным вкусом, по полтора рубля вот такусенький брикетик. Однако паузу тянуть было нельзя - пора исполнять приготовленный аттракцион. Даром что ли вчера вечером битый час садовый шланг под палой листвой налаживал и землей сверху присыпал. |
