В этой связи мы постановляем считать Солнечную систему зоной, опасной для совершения космических полетов, и требуем:

1. Перемещения по земной орбите, а также на маршрутах Земля — Марс, Земля — Луна проводить с повышенной осторожностью и с приданием необходимой охраны.

2. Особое внимание уделить проводке стратегических грузов, полетам членов и уполномоченных представителей Совета Обороны. Последним необходимо помнить, что их жизнь более им не принадлежит, являясь достоянием государства.

3. Периметры Хайека и Парацельса на Луне обеспечить максимально возможной охраной.

Через сутки нам должны быть представлены на утверждение подробные документы об обеспечении безопасности перемещений и охране особо важных объектов, а также о порядке проведения проверок режима.

Как я и говорил, от новой вводной товарища Иванова хотелось плакать.

Не подумайте, что мне жалко какого-то английского лорда, ни в коем случае. А вот за себя было страшновато и еще как. Он же не просто дворянчик занюханный — вице-президент Евростага! То есть имеет место диверсия в государственном масштабе!

А таких вот Чрезвычайно Важных чрезвычайно тщательно охраняют, особенно во время войны. Значит, можно некисло встрять. Если попадешься — пуля между ушей гарантирована. А если не попадешься, все равно: стремно. Не клонов валить где-нибудь над Хосровом, а своего почти родного человека. Пусть даже и не валить, а захватить…

— Ты, Румянцев, не о том беспокоишься, — учил меня жизни Ревенко, когда я озвучил опасения.

Дело было в инструктажной на «Дзуйхо». Сразу после того, как мы подобрали Иванова, он нас осчастливил и отправился почивать. Авианосец пер через небесно-космическую твердь, выходя на разгонный трек, а мы понуро общались.

— Не знаю… Как по мне, так нормально беспокоится, — сказал Паша Кутайсов и закурил.

— Именно так. — Сантуш вообще-то не вполне конченый эгоист, но вот такие моменты чувствует весьма остро. — Форменное самоубийство. Диверсия на орбите Земли, да после того, что там учинили клоны… Там теперь мышь без разрешения не пискнет!

Мы выразили общее мнение и теперь смотрели на комэска. Над первым рядом кресел в инструктажной, которые оккупировала наша особая эскадрилья, сгустилась тишина. Артем встал, потянулся и присел прямо на пол перед возвышением кафедры.

— Негосударственно мыслите, парни. Вы вдумайтесь! Вице-президент Евростага — предатель! Это что ж там наверху делается, если докатились до такого?!

— Вовсе не единичный случай в мировой истории, — сказал я, намереваясь блеснуть образованием.

— Фигня, Андрей. Я сейчас думаю не об этом, а о том, что наше начальство может запросто ошибаться. Доказательств-то никаких! Вот возьмем мы его, а окажется, что парень не при делах. А его к тому времени поди и в расход выведут. Время военное, скорострельные суды и так далее…

— Да скорее всего судить его никто не будет — не тот случай, — сказал осторожный Настасьин.

— Слушай, Клим! — Ревенко был само спокойствие, сразу видать человека с государственным мышлением. — Вот ты представь… я не знаю… Вторую мировую войну. Вот нашли в СССР большого человека, ну скажем, наркома какого-нибудь… который столкнул лбами нас с Германией с целью отсидеться и поиметь выгоды после победы. Долго бы такой контрацептив протянул?

На правом фланге неожиданно громко хлопнуло откидное сиденье. Это поднялся Разуваев.

— Базарите, друзья. Нам приказ даден. И всё. Обо что теперь спорить? Ну вот, почесали языками и досвидос. Кто как, а я до койки, — развернулся и ушел.

И был абсолютно прав.