25

Идти становилось все труднее. Дважды Эмили отставала, и Уайту приходилось возвращаться и разыскивать ее. Во второй раз он снял с плеча моток троса и привязал его конец к поясу скафандра девушки. После этого Роберт все время старался идти так, чтобы трос оставался натянутым; когда же он, выбившись из сил, замедлял шаг и натяжение исчезало, ему приходилось оборачиваться, чтобы убедиться, что Эмили все еще идет за ним. С момента их последнего объяснения она не произнесла не звука. Роберт и сам не был расположен к разговорам; собственный язык казался ему напильником, а нёбо – наждачной бумагой, и в голове вертелись все когда‑либо виденные рекламы прохладительных напитков. Сырые мхи и капли влаги на осклизлых грибах выглядели все более соблазнительно. Роберт постоянно напоминал себе, что химический состав этой жидкости не лучше, чем в земной канализации, а скорее всего, хуже, так как содержит неизвестные яды. На всякий случай он предупредил об этом Эмили. Она по‑прежнему не отвечала. Роберт постарался не замечать окружающей сырости; со временем ему стало казаться, что она в самом деле уменьшилась. Вообще в облике леса происходила какая‑то перемена, но Уайт слишком устал, чтобы анализировать ее – он лишь механически отметил, что деревья, кажется, стали толще.

Наконец пилот решил, что можно устраивать ночевку; на этот раз он выбрал для своего дежурства первую половину ночи. В эту ночь ему не понадобились ни нож, ни фонарик; ни одно живое существо не приближалось к землянам, и наибольшие неприятности Роберту доставляли периодические удары током от часов и неотвязные мысли о паре глотков воды, еще остававшихся в последнем баллончике. Отгоняя сон и неподобающие мысли, пилот старался обдумать ближайшие перспективы. У него уже сложился кое‑какой план, как выбраться с планеты; но слишком многое в нем зависело от случайностей, догадок и просто от удачи, а Роберт не привык полагаться на столь ненадежное явление, как удача. Однако похоже было, что для разработки лучшего плана у него просто не хватало информации... Наконец уже не электрический удар, а легкое покалывание известило его об окончании дежурства, он разбудил Эмили, отдал ей часы и сразу уснул, предусмотрительно подложив под голову свой ранец с последней порцией воды.

На этот раз Эмили оправдала доверие и разбудила пилота вовремя. Открыв глаза, он с удивлением огляделся. Вокруг было явно светлее, чем несколько часов назад, причем свет исходил не от люминесцентных грибов и лишайников, которых здесь было на удивление мало. Подняв голову, Роберт убедился, что это был дневной свет, неведомо как пробивавшийся сквозь кроны гигантских деревьев. Все же его было недостаточно, и пилот включил фонарь. Только теперь он разглядел то, на что не обратил внимания накануне.

Исполинские стволы, без сомнения, самые толстые из всех, что приходилось видеть землянам в этом лесу, стояли голые, почти совершенно лишенные коры. Почва была покрыта толстым слоем сгнившей листвы и древесины, превратившейся в сухой прах – гигантские насосы корней уже не гнали к поверхности грунтовые воды. Теперь было понятно, почему солнечные лучи здесь достигают земли – на пути их не было листвы, только сухие ветви. Земляне оказались в по‑настоящему мертвом лесу.

– Все ясно, – сказал Роберт, – мы добрались до самой древней части леса. Старые деревья засохли, а новые не могли вырасти – здесь, внизу, недостаточно света. Вообще интересно, за счет чего обновляются эти леса...

Роберт оборвал свою сентенцию, потому что его взгляд – а вместе с ним и луч фонаря – упал на лицо Эмили, откинувшей шлем. Ее лицо, совершенно белое, с темными кругами вокруг полузакрытых глаз, напоминало посмертную маску.

– Мисс Клайренс, что с вами?

– Голова... – Эмили едва шевельнула губами. – Ужасно болит.