Ее реакция на слова Фокиной ставила мой удолбавшийся от пионерских тараканов разум в тупик. Возникло ощущение, будто Селедка хочет обвинить меня чуть ли не в предательстве.
Остальные участники нашей дружной компании вслед за Машей потянулись к корпусу. Костик так и стоял на пороге. Ждал, пока зайдут все, до последнего. Мне кажется, он реально опасался оставлять столь беспокойных и резвых подопечных без присмотра.
Все подростки уже готовились ко сну. Поэтому мы шустро схватили необходимые принадлежности и для начала побежали в туалет, где Богомол очень не вовремя вспомнил о своих обязанностях. Не знаю, что именно вызвало у него внезапный всплеск ответственности. Он крайне активно принялся искать виновного в том, что одна из щеколд на дверях оказалась вывернутой. Правда, искал Богомол преступника, почему-то, по очереди заглядывая в пустые кабинки. Будто этот гад мог из ниоткуда появиться прямо посреди сортира.
Еле уговорили Богомола отложить расследование до утра. Он на полном серьезе собирался остаться ночью в засаде…В сортире… Удивительный псих. Честное слово.
Боюсь, услышь об этом Константин, его бы стеганул приступ «падучей». Мы торжественно пообещали своему неадекватному товарищу, что непременно поймаем изувера, посмевшего портить щеколды в сортире. Только после этого смогли утащить его в спальню.
Когда все подростки улеглись по кроватям, снова нарисовался Константин Викторович с раскладушкой. Он молча разложил себе постель и плюхнулся на нее, не снимая одежды.
— Если хоть кому-то придет в голову мысль ночью смыться из спальни… — Вожатый приподнялся на локтях и окинул притихших пацанов злым взглядом. — Убью, к чертовой матери…
Последнюю фразу Прилизанный практически прошептал. Но, несмотря на тихий голос, звучала она особо зловеще. Я так понимаю, вожатый реально близок к тому состоянию, когда люди переходят черту от «человека нормального» до «психованного маньяка».
Подростки в ответ молча, но при этом очень дружно, начали изображать коллективный сон. Некоторые даже накрылись одеялом с головой. Вот что значит, сила страха. А они ведь даже еще ничего не сделали…
Зато виновники всех приключившихся за последнее время перипетий, я, Мишин, Ряскин и Богомол, словами Прилизанного явно не прониклись. Мы переглянулись между собой с очевидным сожалением. Правда, причины для этого сожаления у всех были разные.
Например, Вася сожалел о еще одной бездарно потраченной ночи. В то время, как по лагерю разгуливает Белая дама, проклиная всех направо и налево, он вынужден лежать в кровати. Идея разыскать приведение, а потом принудить его снять проклятие, стала у Мишина навязчивой.
Ряскину просто было скучно. Пацан из всех нас самый активный. Богомол мучился тем фактом, что сортир остался без его присмотра. Он периодически тихо бормотал себе под нос, грозил в воздух пальцем и даже пытался на почве расстройства выдрать клок волос. Сначала Мишину, но когда Толстяк пригрозил сломать ему палец, а, может и два, то себе.
Я же — просто офигевал со своих товарищей. То есть даже в ситуации, когда тучи над их головами не просто сгустились, а очень скоро должны были разразиться громом, они все равно вполне непротив натворить еще каких-нибудь дел. Удивительно неразумные граждане, эти подростки.
Ну и еще, конечно, волновала предстоящая встреча с псиоником. Мы, наконец, поговорим открыто. Это — очень важный, решающий мою дальнейшую судьбу момент.
В итоге, чтоб не привлекать внимания Константина Викторовича, пришлось сделать вид, будто я заснул. Причём, на фоне всех событий, которые, в больше мере происходили ночью, я реально едва не вырубился. В последнюю секунду сообразил, что меня накрывает тягучая сонная пелена и принялся щипать себя за руку. А то хрен бы мне, а не беседа с Фокиной. |