Он подошел к окну. Снег повалил гуще. Это потребует времени, подумал он. Вот с чего я начну наше следующее совещание. Мы должны понимать, что разгадка этого случая потребует времени.

Глава 7

В ту ночь Валландера мучил кошмар. Он снова был в Каире. Радвана рядом не было. Но теперь он вдруг начал понимать, что говорят прокурор и судья. Сбоку от него сидел отец в наручниках, и Валландер с ужасом услышал, что отец приговорен к смерти. Он вскочил, чтобы протестовать, но его никто не слушал. Тут он вынырнул из сна на поверхность реальности. Проснулся весь в поту и долго лежал совершенно неподвижно, глядя в темноту.

Этот сон настолько вывел его из равновесия, что он встал с постели и пошел на кухню. По-прежнему падал снег. Уличный фонарь слегка покачивался от ветра. Полпятого утра. Он выпил стакан воды. Взял в руки полупустую бутылку виски, но поставил на место. И вспомнил, как Линда однажды сказала: сны — это предвестники. Они подают весть тебе, даже если снятся совсем другие люди. Валландер не видел смысла в том, чтобы пытаться разгадывать сны. Если ему приснилось, что отец приговорен к смерти, то что это значит для него, Валландера? Что смертный приговор вынесен ему самому? Или, может быть, это имеет отношение к тому, что его беспокоит здоровье Рюдберга? Он выпил еще воды и вернулся в постель.

Но сон не приходил. Мысли блуждали: Мона, отец, Линда, Рюдберг и наконец всегдашняя точка отсчета — работа. Он вспомнил свой рисунок — треугольник с вопросительным знаком в центре. Но у пирамиды тоже разные краеугольные камни, размышлял он в темноте.

Он проворочался до шести утра. Потом встал, наполнил ванну и сварил себе кофе. Чашку кофе он взял с собой в ванную и до половины седьмого нежился в теплой воде. Неприятно было даже подумать о том, чтобы выйти из дома, в эту жуткую непогоду. Но теперь у него хоть есть машина, которая заводится.

В четверть восьмого он вставил ключ в зажигание. Двигатель тотчас заработал. Он доехал до участка и припарковался как можно ближе к дверям. Потом, пробежав под дождем со снегом, поскользнулся и едва не упал на лестнице. В приемной зоне сидел Мартинссон, листая журнал для полицейских. Увидев Валландера, он кивнул.

— Вот пишут, что мы должны стать лучше, — сказал он угрюмо. — И прежде всего наладить отношения с широкими слоями общественности.

— Отлично сказано, — откликнулся Валландер.

Он постоянно помнил то, что случилось с ним уже больше двадцати лет назад в Мальмё. Однажды в кафе к нему кинулась какая-то девушка и стала обвинять в том, что он ударил ее дубинкой во время разгона демонстрации против войны во Вьетнаме. Он не забудет этого никогда. И не важно, что отчасти из-за нее он потом получил удар ножом, который мог бы стать смертельным. Он не мог забыть выражения ее лица — выражения полного, абсолютного презрения.

Мартинссон швырнул журнал на стол.

— Тебе никогда не хотелось уйти? — спросил он. — Заняться чем-нибудь другим?

— Каждый день хочется. Но не знаю, чем бы другим я мог заняться.

— Можно устроиться в службу безопасности частной компании, — сказал Мартинссон.

Валландера удивил этот разговор. Ему всегда казалось, что Мартинссон лелеет мечту в один прекрасный день стать начальником полиции.

Потом он рассказал о своем посещении дома, в котором жил Хольм. Услышав, что дома была только лишь собака, Мартинссон выказал обеспокоенность.

— Там живут по крайней мере двое, — сказал Мартинссон. — Девушка лет двадцати пяти — я, правда, ее не видел, и мужчина — его зовут Рольф. Рольф Нюман, кажется. Ее имени я не помню.

— Там была только собака, — повторил Валландер. — Во дворе, на цепи.