Много лет назад она сезон продержалась на профессиональной сцене, и у нее был поставлен голос. С тех пор она сделалась нашей бессменной инженю, что многое упрощало. Я видывал ее в персидских шальварах, японском кимоно, елизаветинских фижмах. Голос ее был создан для «Друри-лейн» , а нашу бедную ратушу сотрясал как обувную коробку. Выйдя как-то из лесу, спускаясь к Стилборну и услышав ее верхнее до, я даже погрешил на пациента из соседней больницы. Если комитет отверг услуги миссис Андерхилл — логично, что престарелый родитель запретил SOSy пользоваться приемной и, естественно, тянул с этим извещением, пока оно не сделалось роковым.
— И как же вы?..
— С черного хода, конечно. Мне говорили — жуткая теснота. На арьерсцену слева, — сказала мама, гордо смакуя терминологию. — Только так. Каждый, кто зайдет справа, задевает циклораму. Даже видно иногда, как она колышется.
— Какое «иногда», — сказал папа. — Младший Джонсон сегодня чуть ее локтем не проткнул.
— Но как же... То есть?
Мама поняла.
— Ну, ей уже под шестьдесят, детка, а все на свете имеет конец, правда? Пришлось уступить место кой-кому помоложе.
— И какую же она теперь играет роль? Ведьмы?
— Уж не думаешь ли ты, что Элси Андерхилл станет играть кого-то, кроме героини? Мой дорогой Оливер! Она просто хлопнула дверью! Да, скажу тебе, это было нечто! Некоторые считают, что Клеймор был не совсем тактичен...
— Клеймор? Так он еще в героях?
Норман Клеймор, владелец и издатель «Стилборнского вестника». И теперь муж Имоджен. Сердце у меня екнуло, когда я понял, кто сменил миссис Андерхилл в качестве инженю.
— Они — прелестная пара, детка, пусть даже голос у мистера Клеймора чуточку слабоват...
— Абсолютнейший комар.
— Ну и можно, наверное, согласиться, что внешне он не вполне Айвор. Но миссис Клеймор — то есть Имоджен Грантли, — вот уж кто действительно настоящая принцесса.
Это я мог себе представить. И устремился мыслью обратно в Оксфорд.
— У нее голос, — сказал папа, — как у...
— Да-да, папочка! Выпей еще чашечку.
Имоджен еще и пела. Природа явно перестаралась. И я решил завтра отправиться в долгую-долгую прогулку, чтоб не услышать ее и снова не влипнуть.
— Воображаю, какая давка на этом вашем черном ходе!
— О, мы в оркестре, конечно, не очень знаем, что там происходит. Но ты нам расскажешь, детка.
Я рассеянно кивнул, думая про Имоджен. Потом:
— Что ты сказала, мама? Я? Расскажу?
— Это в самом начале, детка. Одна сценка...
— Постой! Минуточку!
— Ты бы хоть дослушал, что я хочу сказать!
— Послушай, мама...
— Одна сценка. По-моему, в Венгрии или в Руритании , — словом, где-то такое. Ресторан. Она не знает, что он переодетый король, он не знает, что она переодетая принцесса Пафлагонская. Очень остроумная идея. И как он додумался!
— Нет, мама, нет! Я тебя предупреждаю, мама...
— И цыган, конечно, им играет, и тут они влюбляются...
— Нет!
Я заметил, что папа не смотрит ни на меня, ни на маму и так смотрит в чашку, будто читает в ней свою судьбу.
— Только представь, — сказала мама. — Он играет, а у них такой трогательный разговор, и король ему дает набитый золотом кошелек, и он уходит, и тут оркестр тихо-тихо подхватывает тему цыгана, и он — то есть это уже король — начинает петь, сидя с нею рядом... — И моя вдохновенная мама запела на пределе страсти:
— «В сердце моем, о дитя, расцветает заря!»
— Не хочу!
— Послушай, Оливер, — сказала мама, слегка отрезвев. |