Валя не знала, кто такой Уайльд, но помнила, бабушка тоже говорила – будешь кому подражать, потом себя с другими попутаешь.

– Смотрел утром вашу астрологическую карту – небесный диспетчер распахивает широчайшие двери, – пообещал Лев Андронович без капли иронии. – Не пренебрегайте его щедростью.

– Не представляете, как у меня всё изменилось! Роман с депутатом! Не скажу фамилию! – горячо зашептала Валя. – Раньше не знала, что такое любить. А теперь так, что не знаю, как словами сказать.

– Никто не знает, как сказать любовь словами.

– С ним как рыба в воде, не думала, что так бывает. Но телевидение, это уж слишком. Да я и не тщеславная, мать у меня тщеславная, чуть не в баню со значком ударницы коммунистического труда ходила. А я – в бабушку. Женщина за автографом подошла, так чуть со стыда под землю не провалилась. Не гожусь передачи вести.

– Время такое, что люди быстро всему учатся, – с нажимом сказал Лев Андронович. – Страну надо спасать, экономику поднимать, объяснять с экрана, что безнравственность нерентабельна. А у вас получится.

– Как вы сказали про безнравственность?

– Чем больше приличных людей в стране, тем лучше развивается экономика. Ведь деньги для нормального человека не главное.

– Это правда, – откликнулась она. – Но ему… который депутат, не понравится, что я веду передачу.

– А мне какое дело, что ему понравится? Вы моя ученица, а не он. Я за вас, а не за него отвечаю перед небесным диспетчером, – напомнил Лев Андронович голосом классного руководителя.

Горяев, как назло, не звонил, и на «мозговой штурм» Валя пошла без его благословения. Хотела посоветоваться с Соней и Юлией Измайловной или хоть узнать, что такое «мозговой штурм», но решила признаться им во всём после второй встречи с Рудольф. Чтобы не сглазить.

«Мозговой штурм» проходил у метро «Аэропорт». Вход в лифт стерегли консьержка и охранник. Дверь квартиры отворила немолодая горничная в накрахмаленном белом фартуке, напомнившем парадную школьную форму, которую Валя люто ненавидела.

Шерстяные рукава протирались на локтях, и приходилось носить нарукавники. Весной в уныло коричневом платье было жарко, а в старших классах оно сдавливало набухавшую грудь. А ещё нужно было ежедневно отпарывать, стирать, гладить и снова пришивать белый воротничок и манжеты. Воротнички и манжеты у девчонок были разные, но из одинаково ворованной на фабрике ткани.

Горничная повела анфиладой комнат с фальшивыми гипсовыми арками, хитросплетёнными лепнинами, оригинальными люстрами, мраморными полами и даже колоннами. И по дороге Валя насчитала кучу дверей.

Вошли в огромную гостиную, одна стена которой состояла из аквариумов и бросала блики на бежевые кожаные диваны, экзотические маски и африканские барабаны. На бежевых диванах и креслах полулежали странноватые люди, они орали и курили, как приговоренные, перед стеклянными столиками, заставленными бутылками и закусками.

Один из «мозговых штурмовиков» с отсутствующими передними зубами выглядел бомжарой, но курил сигару. Другой, в дорогом костюме, казался отёчным и синим от пьянства и курил трубку. Третий, в ярко оранжевом пиджаке, ярко голубых брюках и с выбритой половиной головы нервно перебирал чётки и смотрелся как реклама здорового, но странного образа жизни.

Четвёртый, в серьге и бирюзовых бусах под цвет затуманенных наркотиками глаз, говорил шёпотом, словно имел проблемы с трахеей. Ещё были ощипанная девица в шортах, Катя и Корабельский. Ада, сидевшая в центре этого сборища в необъятном фиолетовом сарафане, кивнула на кресло напротив себя:

– Садись, Лебёдушка, ешь, пей, пока мы тебя разглядываем.

– Кило десять стесать по любому! – тут же объявил оранжевый пиджак, пристально глядя на Валю.