Когда лакей отворил дверь кареты, она добавила:

— Я назвала вам свое имя, но не знаю вашего. Я хотела бы написать вам и поблагодарить.

— Нет необходимости делать это, — ответил лорд Сэйр, — но меня зовут Сэйр, Тейдон Сэйр.

С этими словами он вышел из кареты и помог Бертилле спуститься. Это оказалось нелегко, девушке трудно было наступать на больную ногу. Когда дверь дома отворилась, Бертилла протянула руку.

— Спасибо еще раз, — сказала она. — Я вам очень, очень признательна.

— Мне это доставило удовольствие, — сказал лорд Сэйр, приподнимая цилиндр.

Он посмотрел, как Бертилла вошла в парадную дверь, потом вернулся к своему экипажу.

Он ехал и гадал, какая встреча ожидает девушку. И чувствовал, что, поскольку Бертиллу не встретили на вокзале, ее вряд ли ждет теплый прием в этом доме.

В холле Бертилла улыбнулась старому дворецкому, которого знала еще с детских лет.

— Как поживаете, Мэйдстон? — спросила она.

— Рад вас видеть, мисс Бертилла, но вас не ожидали.

— Не ожидали? — удивилась девушка. — Значит, мама не получила мое письмо. Она должна знать, что школы закрываются на рождественские каникулы, а я теперь уже не могу поехать к тете Маргарет.

— Нет, конечно же, нет, мисс, но мне кажется, что ее милость не получила ваше письмо. Она ничего нам не сказала.

— О Боже! — воскликнула Бертилла. — В таком случае мне надо немедленно подняться к ней. Она уже встала?

Бертилле было известно, что ее мать редко встает с постели раньше полудня.

— Ее милость позвонила час назад, мисс Бертилла, но ваше появление ее удивит.

В голосе Мэйдстона прозвучало предостережение — Бертилла распознала его, и когда пошла вверх по лестнице, глаза у девушки были испуганные.

Она видела: в доме многое изменилось с тех пор, как она была здесь в последний раз еще при жизни отца.

Ковер был новый, стены тоже отделаны заново; в холле и на лестничной площадке стояли в вазах оранжерейные цветы — к подобной экстравагантности отец относился отрицательно.

Бертилла миновала двери в гостиную и стала подниматься выше, на второй этаж. Шаги ее все больше замедлялись, а поврежденная нога болела все сильнее.

Она ощутила сильное сердцебиение и упрекнула себя: глупо в самом деле так бояться родной матери… Но она всегда боялась ее.

Когда Бертилла взялась за ручку двери в спальню матери, пальцы у нее задрожали, и ей вдруг захотелось прямо завтра вернуться в школу.

— Войдите! — прозвучал резкий голос леди Элвинстон.

Бертилла медленно отворила дверь.

Как она и ожидала, мать сидела в постели, опираясь на обшитые кружевами подушки, укрытая до пояса горностаевым покрывалом; на ней было отделанное кружевами неглиже из розового шифона, которое чрезвычайно шло к ее темным волосам и белой коже.

Она читала какое-то письмо, и целая груда еще не распечатанных писем лежала рядом с ней на постели. Когда Бертилла вошла в комнату, мать вначале дочитала страницу, а потом уже взглянула на дочь.

Увидев, кто стоит перед ней, леди Элвинстон выдержала небольшую паузу.

— А, это ты! — заговорила она с нескрываемым раздражением. — Я думала, ты приезжаешь завтра.

— Нет, сегодня, мама. Я писала вам.

— Я куда-то засунула письмо, и вообще у меня столько дел!

— Разумеется, мама.

Бертилла подошла к кровати, и леди Элвинстон спросила:

— Почему ты хромаешь?

— Меня сбили с ног на платформе, — ответила Бертилла. — Вышло так глупо с моей стороны.