Летом я опять в Москве, во что бы то ни стало, и притом не меньше, как от одного до двух месяцев. Зимняя поездка меня переродила – я поздоровел и помолодел. Вообрази себе, что теперь я сплю по-твоему: в какое бы время ночи ни лег – сию же минуту, как убитый. О моем духовном здравии и состоянии писать к тебе нечего: об этом ты ведай по себе. Мучительный зензухт[272 - Немецкое Sehnsucht – тоска.] ощущаю к жизни беззаботной, пустой, праздной, бражнической. Дома быть не могу ни минуты – страшно, мучительно, холодно, словно в гробу. Ну, авось либо не напишу ли к тебе еще на днях нескольких строк, а теперь лень, да что-то и не пишется. А потому прощай.

Твой В. Белинский.

P. S. Уведомь сейчас же, если Шевырка спятит с ума или сомлеет. Посылаю к тебе записку Панаева к Краевскому с надписью: «Очень нужное»; из нее ты увидишь ясно, что считает в жизни «очень нужным» сия благородная натура.[273 - Это письмо неизвестно.] Кудрявцеву умиленно кланяюсь, а также и Грановскому, Кетчеру и всем нашим, в число которых включаю и М. С. Щ<епкина>. Кланяюсь Кольчугину[274 - См. письмо 171 и примеч. 32 к нему.] – спасибо ему за письмо его, умное и интересное. Читал я его Панаеву. Статьи Сабурова прочту:[275 - В «Отеч. записках» 1841–1842 гг. печаталась серия статей И. В. Сабурова (1788–1883) – «Записки пензенского земледельца о теории и практике сельского хозяйства» и др.Высокую оценку статьям Сабурова дал Кольцов в письме к Белинскому от 27/II 1842 г. (Полн. собр. соч. Кольцова. СПб., 1909, стр. 272).] коли Кольчугин хвалит, видно, хороши.

Профессорам[276 - Т. Н. Грановскому, Д. Л. Крюкову и П. Г. Редкину.] – низкий поклон.

Ну, прощай.

Комнаты моей ты не узнал бы – великолепие неописанное! Огромная карта Европы (на французском языке) закрывает печь; против – карта России, огромная, эстамп с картины Берне – солдат, зарывающий в могилу товарища.[277 - Берне Орас (1789–1863), французский художник-баталист.] Ну, и прочее.

Я всё надеялся, что ты пришлешь мне с Кульчиком заметки об истории Лоренца и выписку из Гегеля; но пьянство есть порок… Теперь я сам должен, с моею ученостию, наговоря много, ничего не сказать о Лоренце.[278 - Статья Белинского «Руководство к всеобщей истории. Соч. Фридриха Лоренца. Ч. I. СПб. 1841» была напечатана в «Отеч. записках» 1842 г. (№ 4, отд. V, стр. 35–45) без подписи.] Чорт тебя возьми!

До отъезда в Москву я забрал у Кр<аевско>го 1000 р.; по приезде он мне тотчас отдал, по расчету, с лишком две остальные, а недавно и еще 500 (когда я и не просил). Из этого можешь видеть, честный <ли> человек Кр<аевский>. Он груб – русский человек мошну развязывает с кряхтением (когда мало денег) – вот и всё; но в честности его нельзя сомневаться. Увы! страшно подумать – 3500 р.! Где ж они? – спросишь ты:

         …Всё исчезло без следов,

         Как легкий пар вечерних облаков:

         Едва блеснут, их ветер вновь уносит —

         Куда они? зачем? откуда? – кто их спросит…[279 - Цитата из стихотворения Лермонтова «Памяти А. И. Од<оевско>го».]

Ей-богу, не шутя, Б<откин>, готовь мне денег в мае месяце; да не по мелочи, а какую ни на есть (как позволят тебе средства) сумму, ибо оную тебе в декабре отдам. Без твоей же суммы придется пешком идти в Москву, а уж хоть пешком, да приду же.