|
Насчет глупенькой "каймы" не знаю, что Вам сказать. Словами в "Нов<ом> времени" (о кайме) я конечно доволен. Если сам что-нибудь напишу, то когда-нибудь потом, когда начну мои "Литературные воспоминания" (а их начну непременно). Но если бы теперь Вы, например, как издатель газеты, поместили бы в ней всего пять строк в том смысле что: "Мы-де получили от Ф. М. Достоевского формальное заявление, что никогда ничего подобного рассказанному в "Вестн<ике> Европы" (насчет каймы) не было и не могло быть", и проч. и проч. (формулировка по Вашему усмотрению), то я был бы Вам весьма за это благодарен. Насчет дела Веймара в высшей степени согласен с Вами. - Но зачем Вы хвалите Пашкова и зачем Вы написали (1) (сейчас прочел в № от 13 мая), что Пашков хорошо делает, что проповедует? И кто это духовное лицо, которое дня три тому назад напечатало у Вас статью в защиту пашковцев. Неприглядная это статья. Извините, пожалуйста, за эту откровенность. Мне именно потому и досадно, что всё это является в "Новом времени" - в газете, которую я люблю.
Искренно Вас уважающий Ф. Достоевский. Р. S. где бы Вы остановились в Москве, если б надумали приехать? Я постараюсь остановиться или в "Европейской гостинице" (против Малого театра), или, если не добуду в ней места, то в гостинице Дюссо (весьма недалеко от "Европейской"). 24-го вечером, вероятно, буду в Москве. (1) далее зачеркнуто: что Пашков
858. К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВУ
19 мая 1880. Старая Русса Старая Русса 19 мая/80. Глубокоуважаемый Константин Петрович, По примеру прежних лет не могу и на этот раз пропустить 21-е число, чтоб пожелать Вам, искренно и от всего сердца, всего самого лучшего и чего желаете сами в день Вашего ангела. Дай Вам бог прежде всего здоровья, а потом всякого великолепного успеха в новых трудах Ваших. Адресую Вам мое послание на старую Вашу квартиру, надеясь, что почтамту известно Ваше новое помещение. Перед отъездом из Петербурга (ровно неделю назад) положил было непременно побывать у Вас, чтоб проститься на всё лето и испросить у Вас напутственное слово, в котором, по одному особому случаю, очень нуждался. Но суета и хлопоты отъезда решили иначе, и быть у Вас не мог. Приехал же сюда в Руссу не на отдых и не на покой: должен ехать в Москву на открытие памятника Пушкина, да при этом еще в качестве депутата от Славянского благотворительного общества. И оказывается, как я уже и предчувствовал, что не на удовольствие поеду, а даже, может быть, прямо на неприятности. Ибо дело идет о самых дорогих и основных убеждениях. Я уже и в Петербурге мельком слышал, что там в Москве свирепствует некая клика, старающаяся не допустить иных слов на торжестве открытия, и что опасаются они некоторых ретроградных слов, которые могли бы быть иными сказаны в заседаниях Люб<ителей> российской словесности, взявших на себя всё устройство праздника. Меня же именно приглашал председатель Общества и само Общество (официальной бумагою) говорить на открытии. Даже в газетах уже напечатано про слухи о некоторых интригах. Мою речь о Пушкине я приготовил, и как раз в самом крайнем духе моих (наших то есть, осмелюсь так выразиться) убеждений, а потому и жду, может быть, некоего поношения. Но не хочу смущаться и не боюсь, а своему делу послужить надо и буду говорить небоязненно. Профессора ухаживают там за Тургеневым, который решительно обращается в какого-то личного мне врага. (В "Вестнике Европы" пустил обо мне мелкую сплетню о небывалом одном происшествии 35 лет тому назад.) Но славить Пушкина и проповедывать "Верочку" я не могу. - Впрочем, что Вас утруждать мелкими сплетнями. Но в том-то и дело, что тут не одни только сплетни, а дело общественное и большое, ибо Пушкин именно выражает идею, которой мы все (малая кучка пока еще) служим, и это надо отметить и выразить: это-то вот им и ненавистно. |
