Придется и ему написать охранное письмо.

Я заплатил задаток и поспешил на стоянку за машиной. Вернувшись в дом Эдсона, я швырнул ключи на журнальный столик и прошел на кухню выпить воды…

Затрезвонил телефон.

Отключенный телефон.

Полный дурных предчувствий, я поднял трубку и осторожно сказал:

— Алло?

— Джейсон. — Голос слабый, почти шепот. Я не слышал его лет двадцать, но узнал мгновенно.

Голос моей матери. Никаких сомнений.

— Джейсон. — Меня пробрал озноб. Как будто говорила не мать, а персонаж из фильма ужасов. Да еще по неподключенному телефону. Бррр! Какая жуть! — Джейсон.

Что-то щелкнуло, и в трубке воцарилась тишина.

Я положил трубку на рычаг. Что это значило? Мать умерла? Совершенно очевидно, именно так я и должен был подумать.

Оставался только один способ это выяснить.

Я поехал к дому матери в Акацию. Несколько лет тому назад я проезжал по этой улице, но сейчас мне показалось, что прошло гораздо больше времени. Кроме того, тогда я просто ехал мимо, пытаясь понять, не переехала ли она, не умерла ли. На этот раз я на самом деле собирался вернуться домой, а потому чувствовал себя так, словно не был там двадцать лет. Вот угол, за который я обычно сворачивал, удирая из дома на велосипеде. Вот олеандровые заросли миссис Баумгартен, которые мы использовали как тайный тоннель, хотя знали, что олеандр ядовит.

Я припарковался перед домом рядом с пожарным гидрантом, посидел в машине, надеясь, что мать выйдет из дома. На нейтральной территории мне было бы легче разговаривать. Однако дверь не открылась, занавески не раздвинулись. В конце концов я заставил себя покинуть машину и пройти по подъездной дорожке к парадной двери.

Ничего хорошего я уже не ждал.

Я постучал, постоял, позвонил в дверной звонок, подождал.

Снова позвонил.

Подождал.

Может, ее нет дома.

Только я был уверен в том, что она дома. Я привстал на цыпочки, пошарил за фонарем, в конце концов обнаружил запасной ключ и открыл дверь.

— Привет! Мама? — Очень непривычно было слышать это слово из собственных уст. Я так и не вспомнил, когда последний раз произносил его. — Мама? Это я! Джейсон!

В доме было тихо. Слишком тихо. Я медленно прошел мимо нового незнакомого дивана, мимо старого знакомого стола. Теперь можно было свернуть на кухню или в коридор, ведущий к спальням. Из гостиной я видел часть кухни, и, похоже, там никого не было. Поэтому я выбрал коридор.

Это был правильный выбор.

Или неправильный.

Моя мать, скрючившись, лежала на полу в огромной луже свернувшейся крови. В ночной сорочке. Значит, ее убили вчера вечером или сегодня рано утром. Ей выстрелили в голову. Забрызганная кровью стена казалась абстрактной картиной. Брызги попали даже на потолок. Я видел только одну щеку и один глаз. Остальная часть ее лица была залита кровью, а тот единственный глаз открыт.

На полу перед трупом в луже крови валялся белый лист бумаги, видимо прежде сложенный втрое, а сейчас раскрытый.

Письмо.

Я нагнулся, попытался прочитать текст, но кровь пропитала бумагу и скрыла все слова.

Верховный затеял кровавую игру? Решил одного за другим уничтожить моих родных и друзей? Оставить меня на закуску? Я не знал, но укрепился в своем решении не возвращаться в дом Эдсона. Просто на всякий случай. Кто бы —

что бы

— ни убило мою мать, могло поджидать меня и здесь, с заряженным пистолетом с глушителем или с обнаженным ножом. Надо обязательно позвонить Эдсону, предупредить, что я на несколько дней уезжаю, сказать ему…

Он может быть следующим.