Времена не выбирают. Это общеизвестно. Бытие определяет. Это тоже все знают. В разбитом зеркале — не кусочки большого отражения, а маленькие отражения большого. Сколько вместится. Остальное — за рваными краями. Итак, что же мое.

БЫТИЕ ОПРЕДЕЛЯЕТ

(Эскизы к портретам и обстоятельствам)

Выпадания.  На грязной гальке валялось дохлое море. Видимо, оно издохло давно и уже завонялось.

Мы купались в дохлом вонючем море. Потом сидели на заплеванном пляже. Ели дохлую рыбу. Мы ее не здесь поймали, а привезли с собой, купив в магазине. Еще ели помидоры. Они были вроде как живые, но полные нитратов, а это еще хуже, чем дохлые. «Ты помидоры любишь? — Кушать — да, а так — нет!» И вправду, за что же их любить?

Потом мы валялись сами, как дохлые, под палящим солнцем. Всасывали радиоактивные лучи, активно всасывали, наверное, чтобы быстрее сдохнуть в самом деле. Пили перегретую «пепси-колу», от которой, говорят, разлагается печень. Курили сигареты, наверное, чтобы лучше усваивалась радиация.

— Хорошо как, правда? — не спросила, а заявила моя подруга, зачем-то поставив в своем заявлении знак вопроса.

Она — удивительное существо. Умеет видеть хорошее там, где его и близко нет. Коровьи лепешки кажутся ей розами.

В однокомнатной «хрущевке» она живет со своим мужем, дочерью и еще мужем дочери. Еще у них огромная собака с человеческими глазами. Другой бы с ума сошел, а подруга радуется, что все у них так хорошо, все вместе. У других, может, есть квартиры поболее, но нет всего, что есть у них.

Она радуется, когда в магазине дают сосиски и когда вместо полутора выдают по два кило сахара. Меня это бесит.

Она радуется, когда к власти приходит новый лидер. А я не верю.

Она радуется, что стало можно читать всю правду про нас. Я не читаю.

Она радуется, когда знакомится с еще одним хорошим человеком. Я не знакомлюсь.

У нас — разные мироощущения. Разные ощущения мира. У нее со знаком «плюс», у меня — с «минусом».

Но почему-то время от времени у нас обеих случаются истерики. Наверное, от усталости. Ведь мы жь  работаем. И ведем дом. И читаем. И даже пишем.

Как профилактику истерик мы используем выпадания. Иногда в кооперативное кафе, хозяин которого нас знает и любит. Там мы выпадаем часа на два. Больше не выдерживают наши честные кошельки и воспитанные соцобщепитом желудки.

Иногда на море. Часов на пять-шесть. Сегодня нас трое. С нами собака. Мы на пустом пляже. Большая роскошь для такого года. Но у подруги машина, места мы знаем и выпадать стараемся подальше от всех. Но и здесь ступала, и не раз, подлая нога предшественника. Следы в виде разнообразнейшего мусора.

Собака тоже купалась в дохлом море. Напилась воды. У нее открылся понос. Интересно, что обрадует мою подругу в этой ситуации?

— Хорошо, — одобряет она. — Желудок прочистится. У нее запоры бывают, ей полезно.

Уезжаем. Собака продолжает прочищать желудок в машине, поливая его содержимым чехлы и сиденья, пол и даже стекла.

Подруга красиво ведет машину. Ничего не замечает. Даже запахи. Меня сейчас вырвет. В отличие от собаки, которая делает, что ей хочется и когда захочется, не предупреждая, я прошу остановить машину.

Еле успеваю к кустам. В загаженную машину возвращаться трудно.

Впереди — город. Он уже виден. Вырастает, как мираж в изображении приверженца соцреализма. Дымы, краны, корпуса. Мощно, красиво. Не хочу. Назад, к дохлому морю, тоже.

Когда-то, совсем еще недавно, здесь, неподалеку, жил писатель А. Грин. Обыватели Старого Крыма считали его дурачком, а он их не видел. Интересно, что бы с ним стало, доживи он до наших дней? Как бы теперь назывались его сказочные города, чем бы занимались его романтические герои?

— О чем замечталась?

— О Грине.