Но когда папа приходил с дежурства, иногда приползал с дежурства (иногда ботинки, носки, рубаха в крови), сваливался на кровать — это мне нравилось. Это так пахло романтикой. И я гордился папой.

А однажды он вправлял вывих бедра. Это делается так: больной лежит на полу. Нога сгибается в колене. Петля из простыни идет под колено и на шею хирурга. Шеей тянет, а руками вправляет. Вправил. А на шее папы сзади осталась странная полоса. (Потом такие полосы я видел на занятиях по судебной медицине. Странгуляционная борозда это называется.)

Я был в восторге.

В такие моменты я очень хотел быть врачом.

Один мальчик отвечал совсем тихо, неуверенно. Было неясно, почему он хотел стать врачом. (Естественно, ответы других были ясны.)

Я хотел только в медицинский.

Но почему?

Я не знаю, что мне отвечать на этот вопрос.

Что-то, во всяком случае, я ответил.

Я попал в институт.

А сейчас я работаю хирургом.

Действительно, всё были правы. И работать тяжело. И жалоб много. И трудно все усвоить. Нечеловеческая речь медиков иногда похожа на шаманские заклинания. Посложнее говори или вещай. Посложнее манипулируй. Ты сразу становишься значителен. Тебя слушают — тебе внимают. Шаманство приятный путь в медицине (и даже для больного иногда). Понятный путь.

И теперь я тоже не могу ответить, почему я стал врачом. Я не могу четко ответить, что мне нравится в медицине.

Мне нравится быть в медицине.

Собственно, что мне нравится в медицине, это я и хочу понять, об этом и пишу.

ПАЛЕЦ

Вы хирург? А хотите, я покажу, как можно палец оторвать?

Она складывает как-то обе руки и затем — раз! — резко разводит их в стороны.

Великолепно! Полное впечатление, что оторвала указательный палец.

Я встречался с самыми различными реакциями на сообщение о моей специальности. Но эта реакция удивила меня. Она великолепна. И реакция, и женщина.

Молодая, сильная, здоровая. Сейчас скажет: «Пришей, а то убью!»

У меня так было.

Студентом пятого курса (только перешел на пятый) я был на практике. И однажды остался один в больнице. Хирурга куда-то вызвали.

И только я почувствовал себя хозяином и большим человеком, хирургом самостоятельным, едет «скорая помощь».

(Черт возьми, а я еще не успел ни обхода сделать, ни распорядиться где-нибудь. Что везут-то, боже мой! Что делать буду?)

Машина неслась от деревни прямо по полянке, не по дороге, к воротам.

(Не разбирая пути мчится. Наверно, что-нибудь ужасное. И никого! Хоть бы кто из ребят!)

Сестра с удивлением уставилась на меня, когда увидела, как я выскочил на крыльцо и помчался к студенческому общежитию. По дороге я понял, что не добегу. Машина будет раньше.

Может быть, понадобится что-то сделать в ту же секунду, как привезут!

Я кинулся назад к больнице.

Машина приближалась.

В отчаянии я выпрямился и принял достойный вид. Мне казалось — уверенный вид.

(Надо закурить. Черт побери! Никак не попаду в карман. Я совсем сошел с ума. Надо взять себя в руки!)

Скатился с крыльца к машине. Чему быть, того не миновать. Быстрей бы хоть увидеть, кого привезли, хоть сквозь стекла машины.

Наш хирург Георгий Петрович рассказывал, как в прошлом году он был вызван на стройку на несчастный случай, а в больницу привезли мужчину с ущемленной грыжей. Тогда тоже студент оставался. Правда, не один. Их было двое — все-таки легче в два раза. Грыжа уже шесть часов как ущемилась. Сейчас еще может быть кишка хорошая, а вот-вот и омертвеет. Омертвеет — и кусок кишки отрезать надо. Резекцию делать то есть. Тогда вообще все тяжелее и будущее больного сомнительно.