— Да, спасибо, — проговорил он, как бы не очень владея зыком. Мальчик, к тому времени почти уже протрезвевший — он выпил совсем немного, — посмотрел на старшего брата и удивлением и тревогой.

— Значит, пора ухо давить. Я и не знал, что вы так намотались за день. Вот что: вас я положу тут, на постелях. Отдохните, как следует быть. Мы в сарае ляжем, одна ночь — не мука.

— Да ну что вы… — засмущался было старший брат и икнул снова.

Их уложили в смежных комнатах, хозяин пожелал им спокойной ночи — прямо отец родной, подумал старший брат почти с издевкой — и ушел, ведя дочь за руку. Минуту старший брат выждал, против воли обнимая белоснежную ароматную подушку, вдавливая лицо в ее расслабляющую глубину; потом, услышав смутные голоса со двора, упруго вскочил, впрыгнул в джинсы и подбежал к постели брата.

— Спишь? — шепотом спросил он.

— Нет, — удивленно и не слишком-то довольно ответил мальчик.

— Одевайся, быстро! — приказал старший брат, лихорадочно затягивая ремень. — Найди девчонку и глаз с нее не спускай. Только не дури. А я побежал, присмотрю за хозяином. Не нравится он мне.

Мальчик вытаращил глаза.

— Ну вот вечно тебе все не так и не этак! — воскликнул он возмущенно. — Поесть-попить дали, положили спать — на простыни, на чистые, смотри!

— Молчи, дубина! — сказал старший брат и схватил ружье и сумку с патронами. — Делай, что говорят.

Мальчик пожал плечами, а потом проверил, как застегнуты все его пуговицы, и с наивозможной тщательностью причесался пятерней. Собственно, приказ-то его устраивал; чуть он лег, девочка — красивая, смирная — как взаправду оказалась у него перед глазами. Но брат-то, брат шустрит! И подозревает всех, и подозревает, дела ему другого нет. И все-то у него либо гниды, либо бараны. Его кормят, а он ружьищем своим размахивает вправо-влево, вот уж точно как маленький. Прямо стыдно даже за него иногда бывает, вот прямо стыдно.

В сарае было полутемно, густые тени таились в углублениях полок, хранящих слесарный и столярный инструмент. Девочка сидела на старой, продавленной кушетке, рядом валялся транзистор «Хитачи». Мальчик застыл у порога, не зная, что и как сказать. Он неожиданно подумал, что вот было бы здорово, если бы под платьем у девочки ничего не было, и эта мысль окончательно лишила его дара речи, обожгла, сердце заколотилось как бешеное по всему телу, даже в кончиках пальцев.

— Улетный у тебя маг, — начал он несмело и приблизился. — Можно?

— Можно, — ответила девочка. Он включил радио. Шкала осветилась. Он, чтобы успокоиться, пошарил по эфиру, стараясь выиграть время и выровнять дыхание. Эфир был мертв. Он умер три дня назад, последней передачей было воззвание пришельцев. А может, ультиматум. С тех пор не ловилась ни одна станция — то ли пришельцы поглощали все радиоволны, то ли передач уже никто не вел. — А где твой папа?

— Папочка ушел по хозяйству.

— А музыка есть? — Мальчик заглянул в прозрачное окошечко, увидел в гнезде кассету и включил магнитофон. Магнитофон заорал. — «Джокеры»?! Балдеж… Танцевать любишь?

— Нет.

Прямо никак с ней и не поговоришь, подумал мальчик, потея от волнения.

— А где твоя мама? — спросил он вымученно.

— Мама была очень плохая женщина. Все женщины очень плохие.

— Вот уж это не ври! — возмутился мальчик. — У брата была подружка — веселая, добрая, мы с ней в теннис вечно резались.