— Не тот сорт, что употребляет Пэнси. Говорите, Челеста.

На этот раз она смотрела на меня без улыбки, а многозначительные намеки в ее тоне совершенно исчезли.

— Он дает их ей. Он убьет меня, если узнает, что я вам сказала.

— Я это и без вас знаю.

— Для Денни это не имеет значения. Уже одно то, что я рассказала вам что-то…

— Его деньги идут отсюда?

— Я… я почти ничего не знаю про его дела. Так спокойнее.

Я снял с пиццы гриб и положил его в рот.

— Давайте-ка сменим тему. Вы вышли за Стенханта, Фонеблюм купил Пэнси дом, доктор Тестафер оставил практику — все это произошло одновременно. Что случилось два с половиной года назад?

Она подумала.

— Когда мы с Мейнардом решили пожениться, Гровер решил, что может уйти на пенсию и передать практику — он давно уже собирался это сделать. Мейнард не давал ему определенного ответа, пока не обзавелся семьей.

— А что с Пэнси?

— Вы придаете слишком большое значение случайным совпадениям. Тут нет никакой связи. — Она произнесла это твердо, но ей было явно не по себе.

— Чем вы занимались до встречи с Мейнардом?

— Я… я жила на Восточном побережье.

— Ну и как там?

— Простите?

— Я спросил, ну и как там? Не отвечайте, если не знаете, как ответить.

Она удивленно подняла глаза. Я встал со своего места, подошел к двери и распахнул ее.

— Ступайте домой, Челеста. Вы продолжаете врать. Мы попусту теряем время.

Она встала, но не для того, чтобы уходить. Она прилепилась ко мне наподобие большой, в человеческий рост переводной картинке, активно ища точки соприкосновения по всей поверхности и воздействуя на них до тех пор, пока они не среагировали. Ее рот слился с моим, и аромат ее заполнил мои ноздри. Она обвила мою шею руками и приподнялась на цыпочки, чтобы дотянуться до моего лица. Нас разделяли два или три слоя одежды, но, клянусь, я ощущал, как ее соски считают мне ребра и горят на моей груди. Мои руки вылезли из карманов и охватили ее за выпуклые ягодицы, прижимая ее бедра к моим и заставив ее язык еще глубже залезть мне в горло.

Я ощутил между нашими животами что-то твердое вроде колбасы или отвертки, и на короткий момент подумал, что у нее там пистолет. Правда, потом сообразил, что этот абсурдный предмет не что иное, как мой собственный пенис, не воспринимаемый мной чувственно, но физически никуда не девшийся и совершенно возбужденный. Все, что я чувствовал, это обычное женское возбуждение — словно зацепление мягких, медленно вращающихся шестеренок. Возможно, я смог бы при желании заняться с ней любовью, хоть и не почувствовал бы того, что, по ее мнению, должен был бы чувствовать. Мысль об этом, возможно, подействовала на меня настолько очевидно, что она спрятала свой язык, отступила на шаг и удивленно посмотрела на меня.

— Конрад…

Я не произнес ничего. Поцелуй потряс меня больше, чем мне хотелось бы. Он швырнул меня в давно ушедшее время, когда мои шляпу, плащ и имя носил кто-то совсем другой. Челеста наполнила меня желанием, хотя на деле я жаждал вовсе не Челесты. С Челестой я никогда не смогу вернуть то, что мне нужно. Возможно, этого вообще не вернуть, а возможно, и нет, во всяком случае, не с Челестой.

Все, что она могла, — это разбудить разочарование и гнев. Прижимаясь к Челесте бедрами, я отчетливо понял, что ее возбуждает опасность, а если и не опасность, то что-то столь же извращенное. Мне вдруг захотелось ударить ее так же сильно, как только что хотелось трахнуть, и, возможно, она этого тоже хотела, если действительно хотела хоть что-нибудь.

И я ее ударил. Возможно, это я умею делать лучше, чем то, другое.