И тут она пошла к нему. Он знал, что не настолько пьян, чтобы видеть галлюцинации. Она была красива! Она была так же красива, как все вокруг, и сама это знала! Она шла к нему, как вызванный им самим дух, и у нее было лицо роскошного манекена, куклы в человеческий рост.

Это лицо казалось фарфоровым, да, именно фарфоровым. Оно было абсолютно белым. А еще эти глаза!

Теперь уже он шел за ней, и дождь кружился в серебряном свете, так что ему пришлось прищуриться, чтобы получше разглядеть ее, когда, обернувшись через плечо, она снова показала ему свое лицо. «Да, за ней! За ней!»

И теперь красавица смело, восхитительно дерзко звала его за собой!

О, это было так необычно, так приятно и так нужно ему сейчас, потому что боль хотя бы ненадолго отступила.

Она шла все быстрей и быстрей.

А дойдя до канала, пролегавшего впереди нее, обернулась.

Вуаль медленно опустилась.

Но это было хорошо, это было соблазнительно. Карло стал догонять ее и в несколько шагов оказался почти рядом с ней. Ее юбки почти касались воды. Ему казалось, что он видит, как вздымается и опускается при дыхании ее грудь.

— Столь же дерзкая, сколь красивая! — сказал он ей, хотя она все же была еще довольно далеко, чтобы услышать его. Она повернулась и махнула гондольеру.

Он заметил, как позади собираются его люди, а Федерико идет к нему.

И тогда он бегом кинулся к ней, грузно и неловко ступил в лодку, которая тут же закачалась под ним и словно впихнула его в закрытую каюту, куда уже скрылась женщина.

Откинувшись на сиденье, он тут же почувствовал прикосновение тафты ее платья.

Лодка тронулась. С канала потянуло вонью. А перед ним была эта красавица в своем великолепном одеянии, и он слышал ее дыхание.

Его сердце колотилось, пот лил по нему градом. Вот она, цена побега! Но у него была она! Хотя он еле мог видеть ее; свет пробивался в каютку сквозь щелочку в занавесках.

— Я хочу его видеть, — прошептал он, борясь с неприятной болью в груди, — я хочу видеть...

— Что вы хотите видеть? — прошептала она.

Голос у нее был хрипловатый, низкий и абсолютно бесстрашный. И она была венецианкой, да, венецианкой, как он и надеялся!

Карло рассмеялся:

— Вот это! — И, развернувшись к ней, рванул вверх вуаль. — Твое лицо!

Он упал на нее и закрыл ее рот своим, прижимая ее к подушкам. И тут же почувствовал, как ее тело напряглось и она подняла руки, чтобы удержать его.

— Что же ты думала? — Он распрямился, облизал губы и глянул прямо в ее черные глаза, мерцавшие в полутьме. — Что можешь играть со мной?

Женщина смотрела на него с каким-то чрезвычайно странным изумлением. В ее выражении не было ни кокетливого возмущения, ни фальшивого страха. Она просто смотрела на него так, будто была им заворожена, будто изучала его, как могла бы изучать нечто неживое, и она казалась ему сейчас, в полутьме, более красивой, чем любое создание, какое он когда-либо видел.

Невозможная красота! Карло ждал, когда же все кончится, когда наступит неминуемое разочарование и он увидит в ней неизбежные изъяны. Но пока незнакомка была столь прелестна, что ему казалось, будто он знал эту красоту всегда, что она таилась в каком-то маленьком тайничке его души, где он похотливо и бесстыдно шептан богу любви: «Дай мне это, именно это, и это, именно это!» И вот оно перед ним! И ничто в этом лице не кажется ему чужим. Ни ее глаза, такие черные, с загнутыми вверх ресницами, ни упругая кожа на скулах, ни этот большой, соблазнительный, удивительно красивый рот!

Карло коснулся ее кожи. Ах! Отнял пальцы, а потом провел ими по ее черным бровям, по скулам, по губам.

— Тебе не холодно? — выдохнул он.