– Почему ты решил приехать?

Ее сердце болезненно сжималось. Ей хотелось броситься в его объятия – простить, сделать своим навсегда. Она – могла это сделать, точно знала, что могла. Раз он приехал за ней, значит, она ему не совсем безразлична, и это хорошее начало. Она добьется, чтобы он полюбил ее.

Он помолчал, потом произнес со смесью сожаления и насмешки:

– А ты разве не знаешь?

– Тебе надоела София, – вспыхнула Сторм. – Две недели в ее постели… – Голос ее прервался. В ее собственной постели он провел меньше двух недель! От этой мысли ей стало так обидно, что она отвернулась, ничего не видя перед собой.

– Дурочка, – рассмеялся он, и не успела она опомниться, как он обнял ее сзади и прижался щекой к ее виску, – Слушай внимательно, Сторм. София – это сука в течке. Она с детства развлекалась с мужчинами, копия своей матери, лишившей меня целомудрия, когда мне еще не было шестнадцати. В ту ночь София подсыпала лауданума мне в бренди. Я проснулся в ее постели, но попал туда не по своей воле. Я терпеть не могу Софию. Ни одна женщина меня не влечет, кроме тебя, клянусь. – Он произнес это твердо, почти командным тоном.

Ее била дрожь.

– Я… я не могу поверить, что она способна на такое.

– Значит, ты готова поверить, что я предпочел Софию тебе? Боже милостивый! Да ведь наши отношения – исключительные, такая редкость! Сторм, я… – Он смолк, проклиная себя.

Он почувствовал, как она напряглась в его объятиях.

– Долго же ты собирался за мной поехать.

Он чуть не рассмеялся, но то, что происходило сейчас между ними, было слишком серьезно, чтобы над этим шутить. Вся его жизнь висела на волоске.

– Chere, я добрался до Сан Диего на следующий день после того, как ушел твой дилижанс. Ты даже представить себе не можешь, какой была моя поездка.

Она извернулась в его руках, заглядывая ему в глаза:

– Так ты сразу поехал за мной?

– В тот же вечер, как ты уехала, еще до темноты. – Он смотрел ей в глаза, не отводя взгляда. – Сначала я не мог поверить в твой побег и только надеялся, что ты ничего не узнаешь, но София со смехом рассказала, как ты на нас наткнулась.

Она заметила мелькнувшую в его глазах ненависть.

– Она действительно подсыпала тебе снотворное?

– Да.

Она поверила, и не только потому, что по его глазам поняла, что это правда, но и потому, что знала Бретта. Если бы он хотел иметь Софию любовницей, то счел бы, что имеет на это право.

– Когда ты проснулся в ее постели, ты… что было дальше?

Он поморщился, но не отвел глаз:

– Я совсем ничего не соображал от снотворного и решил, что это наша постель: у меня не было причин думать иначе. Но потом я понял, что к чему.

Сторм сглотнула. Он нежно обхватил ладонями ее лицо:

– Я говорю тебе это, чтобы мы все выяснили и покончили с недоразумением. Я не стал бы рассказывать, будь я… будь ты мне безразлична.

Она смотрела на него, почти ничего не видя от застилавших глаза слез. Она ему верила, но все равно ей было больно. И все еще было больно от мысли о нем и Одри.

– Я оказался жертвой, – сказал он, готовый полностью подчиниться ее решению. Его глаза молили о понимании и доверии.

– Я тебе верю, – сказала она, встречаясь с ним взглядом. Потом быстро опустила глаза, раздумывая над его словами: «Я не стал бы рассказывать, будь ты мне безразлична». Что это значит? Ей вовсе не хотелось, чтобы он не был к ней безразличен, – ей надо, чтобы он любил ее. Она переживала разочарование молча – какой же она была дурочкой, мечтая о большем!

– Сторм, давай вернемся в Сан Франциско.