Ее дед лежал на высоких подушках с закрытыми глазами. Он был очень бледен, и синеватый оттенок кожи вокруг рта напугал ее. Но она постаралась ничем не выдать свой испуг, когда шла по ковру к его кровати. Ее стройные ноги в туфлях на низком каблуке двигались совершенно бесшумно. Рядом с кроватью стояло кресло, и Рэчел опустилась в него, ожидая, когда дед сам откроет глаза и заметит ее.

Наконец глаза его открылись. Они оставались все еще ярко голубыми, хотя прежний их блеск был отчасти приглушен. Мгновение сэр Жиль смотрел на нее, не узнавая, потом взгляд его стал осмысленнее, сфокусировался, и он выговорил:

— Итак, ты наконец здесь.

Рэчел заставила себя не обратить внимание на эти его первые слова, забыть, что, раз уж он постоянно ездил в Лондон, как сказала миссис Терстон, то у него была возможность связаться с нею, если ему того хотелось. Однако он не воспользовался этой возможностью. Она заставляла себя забыть также и о том, что этот оттенок упрека всегда присутствовал в любом его обращении к ней. Всегда с самого рождения, когда вместо долгожданного наследника, родилась девочка. Его отношение к ней не изменилось даже после рождения Марка, то есть через два с половиной года.

Она склонилась над кроватью и коснулась губами его щеки.

— Я здесь, дедушка. Могу я дать тебе попить или сделать что-нибудь еще?

— Нет, дитя. — Усилие, с которым он говорил, казалось, очень утомляет его. Он начал задыхаться. — Просто… послушай… — Он снова прикрыл глаза и лежал, не шевелясь, как бы собираясь с силами и мобилизуя внутренние резервы. Она стала уже беспокоиться, когда он наконец произнес: — Ты получала что-нибудь от Марка?

— Нет, дорогой, — нежно ответила она. — Ни словечка.

Он слегка кивнул.

— Это неважно. Я… знаю, где он.

— Знаешь? — Рэчел почувствовала в глубине души гнев. — И ни разу не сказал мне? Ни разу!..

— Я сейчас и говорю, дитя, — прервал он сердито внучку, и она сдержалась, вспомнив слова доктора о том, что ему никак нельзя возбуждаться. — Я узнал совершенно случайно. Я должен был встретиться в городе со старым Грейнджером. После этого мы обедали в клубе, и к нам подошел Ларри Форсит. Помнишь его?

— Кажется, — почти механически ответила Рэчел: ее ум был еще занят новостью, которую она только что узнала. — Кажется, он был на дипломатической службе?

Ее дед хмыкнул:

— Все еще там. Он пару лет прожил в Колумбии. Именно там он и встретил Марка менее трех недель назад.

— В Колумбии? — Рэчел покачала головой. — Уж очень это невероятно. Он уверен, что то был Марк?

— Разумеется, уверен! — Голос сэра Жиля стал раздраженным. — Он сразу же узнал его, да и Марк узнал м-ра Форсита. Он обедал с семьей Аврилесов. Сеньор Аврилес — один из самых известных юристов в Боготе, по словам Ларри.

— С Марком в университете учился некий Аврилес, но я не знала, что он колумбиец. И не считала, что Марк был в особенно близких отношениях с ним.

“Однако, — подумала она, — с чего бы мне об этом знать?” Марк никогда не рассказывал ей о своих друзьях, и Рэчел научилась сдерживать любопытство, зная, что любому поползновению на покровительство с ее стороны будет дан резкий отпор.

Она слегка нахмурилась:

— А м-р Форсит не знает, что там делал Марк?

— Ну, разумеется, нет. Он решил, что я обо всем этом осведомлен, и мне пришлось оставить его в этом заблуждении. Или ты считаешь, что я должен был сообщить ему о наших семейных делах?

Сэр Жиль бросил на нее сердитый взгляд из-под пушистых белых бровей, и Рэчел поспешила сказать:

— Нет-нет.