Кому бы ни принадлежало это кресло, она не придет. И, судя по всему, Маркус совсем не был расстроен этим обстоятельством. Что ж, может, его отношения с неизвестной вовсе и не романтические. Несмотря на эту красную розу.

Или, может, он из тех, кто не пропускает ни одной юбки, и ей стоит ограничить общение с ним небольшой беседой об опере. А может, он просто еще один чудесный штрих в той картине, которая останется в ее памяти о сегодняшнем вечере.

— Спасибо, но здесь прекрасно, — сказала Делла. И это была правда. Сейчас прекрасно. Сегодня вечером. Но это, к сожалению, не навсегда.

Глава 2

Маркус Фоллон сидел на своем обычном месте за своим обычным столиком в своем клубе — все как всегда, только мысли его были совсем не обыкновенными. Или, по крайней мере, о совсем не обыкновенной женщине. Он никогда не встречал таких, как она. И не только потому, что она разделяла его страсть к опере и не совсем обыкновенные суждения о ней.

К несчастью, как только опустился занавес, она проскользнула мимо него, прошептав: «Всего хорошего» — и буквально побежала по проходу. Он потерял ее из виду еще до того, как смог что-то сказать. Спускаясь по лестнице, он поймал себя на том, что ищет хрустальную туфельку, но девушка не оставила ему даже этого. Она исчезла без следа. Как будто ее вообще не было. И он понятия не имел, как ее найти.

Маркус поднял бокал со скотчем и сделал глоток. Он разглядывал посетителей своего клуба и понимал, что снова ищет ее взглядом. Как бы это ни было странно. Однако в этом роскошном интерьере он видел все те же хорошо знакомые ему лица. Вот Берни Стигман на своем обычном месте — в темно-красном кожаном кресле у камина — разговаривает с Лукасом Уидмором, сидящим точно в таком же кресле по другую сторону камина. Долорес и Марион Хэджманн ужинают с Эдит и Лоуренсом Бик за своим обычным столиком в углу. Синтия Харрисон, как обычно, заигрывает с барменом Стью, который, как всегда, работает по субботам и, как обычно, твердо уклоняется от ее заигрываний. Впрочем, он потеряет работу, если будет флиртовать с клиентами.

Мысли о флирте вернули Маркуса к загадочной женщине в красном. Впрочем, это было совсем не странно. Мысли о флирте посетили его сразу же, как только он увидел ее сидящей, напротив, в «Паламбос», — настолько привлекательной она была. По-настоящему странным было то, что, как только он начал разговаривать с ней в театре, эти мысли ушли куда-то на второй план. И на самом деле ему хотелось еще поговорить с ней об опере. И совсем не потому, что их мнения так неожиданно совпали, а потому, что, когда она говорила об опере, она вся светилась. Когда он увидел ее в ресторане одну, она была красивой, но когда они говорили в опере — она была сияющей.

«Сияющая», — повторил он про себя и нахмурился. Он никогда раньше не употреблял это слово, описывая женщину. С другой стороны, возможно, это потому, что его отношения с ними никогда не переходили ту стадию, когда он мог бы отметить что-нибудь, кроме красоты. Это означало, что в отношениях с женщинами он вообще редко доходил до той стадии, чтобы разговаривать с ними. Стоило Маркусу переспать с кем-то — что, как правило, случалось довольно быстро после встречи, — как он сразу же терял к ней интерес. Может, потому, что редко встретишь женщину, которую интересно узнать, так сказать, не в библейском смысле.

В этот момент непрошеный голос отчитал его за нелицеприятный комментарий. Однако это был не его голос. Это был голос Шарлотт, хриплый от слишком большого количества сигарет, выкуренных ею за восемьдесят два года жизни.

За последние двадцать лет, прошедших со времени их знакомства, он не раз позволял себе нелицеприятные высказывания о представительницах противоположного пола с одной лишь целью — чтобы Шарлотт поправила его и наставила на путь истинный.