Она приготовила чай и налила три чашки.

– Для кого третья?

– Для моей подруги Жоржетты, которая живет со мной вместе. Она тоже работает в кабаре под именем «Прекрасная Мило».

– А вы под названием «Маленькая Мишель»? Сколько унижения в обоих титулах!

– Не правда ли? – согласилась Тони, снова улыбаясь.

– Вы должны чаще улыбаться, – заметил де Солн.

Он снова сел на сундук, пил чай, был очень доволен и чувствовал себя прекрасно.

– Я бы пришел раньше, – продолжал он, – но я был болен. Мои внутренние дела так же плохи, как и внешние. Я думаю, что и те и другие нуждаются в переделке.

– Я очень огорчена.

– Неужели? Значит ли это, что вы меня хоть немного вспоминали?

– Я вас вспоминала очень часто, но не думала, что придете.

– Ах вы, маленькая недоверчивая особа, – ответил де Солн.

Кончив свой чай, он отодвинул чашку и смотрел серьезными глазами на Тони.

– Я должен вам что-то сказать, – сказал он наконец, – нечто такое, что я открыл с тех пор, как встретил вас, и что вы должны узнать.

– В чем дело? – спросила Тони, глядя ему в глаза.

– Это ваша тайна, – сказал он очень мягко. – Я не старался узнать ее, но все же угадал, когда вы мне тогда ночью сказали ваше имя.

– Вы думаете… вы думаете?

– Я знаю, что Роберт любил вас: В тот последний день во Флоренции он сказал мне: «Вы должны познакомиться с Тони». Это имя, ваши вопросы, ваше упоминание, что вы живете в Париже семь лет… Я мог догадаться, вы видите.

Он встал и, хромая, прошел маленькое расстояние, разделявшее их.

– Больше чем когда-либо, не позволите ли вы мне помочь вам теперь, ради Роберта?

Тони смотрела на него.

– Что вам Роберт сказал тогда, в последний раз? Он понял, что она даже не слышала его последнего замечания.

Он отошел и снова сел.

– Я встретил его, когда он ехал домой, и он зашел ко мне ненадолго. Я думаю, что мы впервые стали друзьями пятнадцать лет тому назад. Роберт тогда жил в Париже. Он был, разумеется, потрясающе популярен, но находил время, чтобы дружить со мной. Я думаю, что впоследствии мы стали друг для друга единственными друзьями. До Флоренции я его не видел в течение двух лет. Мгновенно я почувствовал, что он изменился, и я спросил его о причине перемены. Он посмотрел на меня – вы знаете его взгляд и манеру проводить рукой по волосам – и сказал: «Это потому, что я очень счастлив». Он рассказывал мне, что вам только восемнадцать лет и что он вас любит так, как за всю свою жизнь не любил ни одну женщину. Если бы я остался во Флоренции, я бы в тот же вечер пришел навестить вас. Он очень хотел этого, но я должен был уехать. Я узнал о его смерти только неделю спустя и тотчас же помчался обратно во Флоренцию, но лишь для того, чтобы узнать, что ваши родные приезжали и что вы уехали с ними.

– Я убежала. Моя жизнь до появления Роберта была похожа на тюрьму. Меня хотели взять и посадить снова в ту же тюрьму, которая теперь стала бы в такой же мере местом позора, как и одиночества. Они, мои родственники, не могли простить Роберту, а я – простить им. Я убежала сюда, работала, и вот вы видите меня. Вот и все.

Де Солн смотрел на нее.