Изменить размер шрифта - +
«Неплохая шутка, — подумал Лоренцен. — Он лучший психолог, чем Эйвери; хотя Эд не такой уж беспомощный. Ему просто не хватает уверенности.»

Он решил придерживаться классической номенклатуры Геркулесовой экспедиции. Гора Олимп, гора Ида, большая река внизу — Скамандр; конечно, эти названия не окончательные. Когда придут колонисты, то это будет Старая Плешь, Кончинжангуя, Новая Нева…

Если колонисты придут.

— Давайте… гм… давайте несколько определимся, — громко сказал он, испытывая неловкость. — Кто из вас что-нибудь знает о картографии?

— Я, — неожиданно сказал Эйвери. — Я помогу вам, если хотите.

— Где вы научились этому? — спросил Фернандес.

— Это часть моего образования. Прикладная психодинамика включает картографирование личности, так что мы обязаны знать соотношение масштабов и некартезианские координаты. Я не хуже вас справлюсь с картографической машиной.

Лоренцен заморгал. Потом кивнул. Он был далек от современной науки о человеческом поведении, но несколько раз заглядывал в работы по психологии: там было больше параматематических символов, чем в астрономических трудах.

Он уцепился руками и ногами за ступеньки приставной лестницы. Эйвери говорил, что его склонность к космической болезни имеет психологические причины. Ну что ж, ему надо отвлечься от работы и холодной сияющей планеты снаружи, хотя бы на несколько минут.

— Насколько точна ваша наука? — спросил он. — Популярные статьи об этом очень туманны.

— Ну… — Эйвери почесал подбородок. Он висел в воздухе, скрестив ноги, напоминая маленького Будду. Его взгляд устремился вдаль. — Что ж, нам не требуется точность физических наук, — сказал он наконец. — На самом деле, мы ее никогда не достигнем: тут нечто вроде принципа неопределенности, связанного с взаимоотношениями между наблюдателем и наблюдаемой системой. Но результаты очень интересные.

— Например? — спросил Умфандума. — Я знаю о достижениях неврологии; это моя специальность. Но что есть человек как человек, а не как биофизический механизм?

— Практические результаты полученных знаний зависят от особенностей сферы применения, — сказал Эйвери. — Еще до Третьей Мировой войны психологи использовали теорию игр в военных разработках, а позже большие компьютеры сделали возможным теоретически рассчитывать такое сложное явление, как бизнес: это привело, в свою очередь, к более глубокому пониманию экономики. Как оказалось, теория коммуникации имеет более широкое применение; в частности к поведению человека, который рассматривается как символьное животное. С минимальными допусками это положение приняли за аксиому. Построили математическую и параматематическую систему, в которой каждый элемент, так или иначе, соответствует наблюдаемым явлениям; из этого вывели теоремы. До сих пор многие из них не нашли подтверждения, потому что начальные условия меняются постоянно, и, конечно же, очень сложно ставить эксперименты над живыми людьми. Но все же данные, которыми мы располагаем, говорят о правильности этих теорем. Это создало возможность с большой точностью предсказывать поведение широкомасштабных явлений, таких, как экономические циклы.

— А разве диктаторы не знали всего этого? — спросил Лоренцен. — У них несомненно были опытные специалисты пропаганды. Меня больше интересует как это развивается сейчас.

— Мы сейчас оперируем только современными данными, — фыркнул Эйвери. — Лишь очень немногое из достижений прошлого имеет научную ценность. К примеру, возьмем историю моей родной Северной Америки. Пропагандисты капитала и труда, создатели рекламы работали на таком примитивном уровне, на основе такой примитивной теории, что часто производили эффект, обратный желаемому.

Быстрый переход