Я направляю мой боевой Комфортмобиль на север, к канадской границе, выдавая байт за байтом последние новости моему верному напарнику в борьбе с преступностью Анне-Луизе, которая сидит, нахохлившись, рядом со мной, без конца тыча в кнопку «Поиск», и с маниакальным упорством рыщет по шкале диапазона FM в погоне за прибрежными хип-хоповыми станциями, то вдруг всплывающими, то вновь убегающими из зоны приема.

— Окрас рыжий, стрижка суперкороткая, -докладываю я, — от макушки книзу остренькие пряди, как лучи морской звезды. Вид экстремальный — будто она собирается выступить со своей политической платформой.

— Стрижка «эльф». Ретро.

— Говорит, с короткими рыжими волосами она чувствует себя гламурно-роково. Бисексуально. Вообще-то ей идет. Выглядит еще моложе, чем раньше, — как старлетка в Каннах.

— Видимо, чечевичная диета и правда делает свое дело.

— Видимо. Да, и еще она теперь пользуется косметикой. Дейзи вне себя, потому что Джасмин вдруг зачастила в наш косметический музей. А Дейзи считает, что Джасмин нужна совсем другая цветовая гамма.

Спящие вулканы, грозно напоминая о потоках раскаленной вязкой лавы, несут свой бессменный караул; насыщенный влагой воздух избавляет нашу кожу от привычного напряжения. Леса, протянувшиеся по обе стороны дороги, для нас, уроженцев прерий, в диковину: чудится, будто они полны забытых тайн, будто мы когда-то здесь жили, давным-давно, еще до того, как включилась наша настоящая память.

— Кстати, о стрижке, — напоминаю я, — ты ножницы не забыла?

— Все с собой. — Похлопав в подтверждение ладонью по нейлоновой сумке на поясе, Анна-Луиза бросает наконец диапазон FM и принимается рыться в коробке с компакт-дисками. Мы договорились, что когда доберемся до мотеля «Алоха» в Канаде, она попробует изобразить на моей голове новую стрижку — последний писк.

Возвращаясь к банкротству бабушки и дедушки: во вторник вечером они позвонили к нам в дверь — бабушка в слезах, дедушка с опрокинутым лицом.

— Папа… Мама! Садитесь, — захлопотала Джасмин. — Поешьте вот чечевицы. Бобовые успокаивают.

— Правда? Даже не знаю, золотце…— замялся дедушка.

— Как можно в такую минуту думать о своей утробе? — взвилась бабушка.

Дедушка, учуявший уже характерный, с оттенком кошачьей мочи аромат кориандра, при мысли о бесплатной жратве срочно взял себя в руки.

— Может быть, немного погодя, Жас. А сейчас лучше бы по глоточку виски, а?

Оказывается, они потеряли все свои сбережения и (болваны, болваны!) свою долю в ныне рухнувшем фонде взаимного кредита Роджера У. Фридмана «Безнал 2000» с штаб-квартирой в Арлингтоне, Вирджиния.

— О-ох, дедушка. Неужели и это? — простонал я.

— Три раза всё перезакладывали, — рассеянно сообщает бабушка.

— Роджер, — злобно шипит дедушка, — живет себе в Брунее с целым гаремом тринадцатилетних девок. Поди достань его, гада!

— Как-то даже обидно за них, тебе разве нет? — спрашивает Анна-Луиза, и указатели сообщают нам, что до канадской границы осталось всего полпесни.

— Не особенно. Поделом им — пока всего добра не лишились, вели себя как последние жлобы. Это ж надо додуматься — подрядить родную дочь торговать машинками для раздачи кошачьего корма, а самим разъезжать по Пекинам в бизнес-классе! Может, хоть теперь они станут людьми. И если им и правда придется бегать продавать «Китти-крем», я плакать не буду, — Юнец незрелый.