Он откинулся на спинку кресла, совсем обессилев, но лицо озарилось улыбкой торжества.

- Совсем из ума выжил, а? - Мистер Хекер адресовался ко мне, словно к арбитру в их споре. - Неужели вы бы тоже на такое согласились?

- Ну уж нет, - отвечаю. Мистер Хекер расплылся от удовольствия, а капитан бросил на меня свирепый взгляд.

- Вы бы, значит, так себе и сидели бы сиднем да книжки свои дурацкие почитывали? - спросил он недоверчиво.

- Тоже нет. - Теперь на лице мистера Хекера читалось разочарование.

- А что вы про это думаете, только честно скажите, - потребовал он. - Или у вас своего мнения нет?

- Как же, мнения у него нет. - Капитан разразился смехом и тут же закашлялся. - Да у него на любой случай мнение найдется!

- Правильно, мнение у меня есть, - говорю. - Если хотите знать, проснулся вот сегодня и как раз на этот случай мнение свое составил.

- Вот прямо-таки на этот случай, надо же! - пролаял капитан. - То еще мнение, уж будьте уверены.

Не очень-то рассчитывая услышать приятное для себя, мистер Хекер терпеливо ждал, что я скажу дальше, но от огорчений его избавил капитан Осборн, зашедшийся от смеха кашлем и чуть не задохнувшийся, - с ним такое часто бывало, и пришлось нам поочередно колотить его по спине, пока дыхание не восстановилось, хотя в груди все еще что-то клокотало и хрипело. Убедившись, что приступ почти прошел, я покинул заседание клуба и отправился к себе в номер за "Шербруком", лекарство, уж разумеется, требовалось капитану безотлагательно.

Прямо как по воздуху летел. В секунду пересек холл, словно кружился в ритме быстрого вальса. Мое мнение? Ну ясно, какое у меня мнение. САМОУБИЙСТВО! Спокойно, друг-читатель, спокойно! Шепну тебе на ушко главную мою тайну: вся моя жизнь, хорошо, не вся, но почти вся была подчинена тому, чтобы этот вот вопрос и решить, с этим вот фактом и примириться. Тут вся штука в том, как к нему относиться, то есть к вопросу этому, с какой стороны подойти, - если угодно, вся штука в той роли, которую для себя избираешь, хотя не очень хорошее это слово. В нем презрительный оттенок есть, а я бы его никак не хотел. За свою жизнь я пробовал к делу этому подойти четыре, а может, даже пять раз, и всегда с новой стороны, от разных умозаключений отталкиваясь, - видите ли, у меня, боюсь, есть склонность придавать абстрактным идеям такое значение, словно от них зависят жизнь и смерть. И всякий раз мне казалось, что, вот с этой-то стороны зайдя, я уж наверняка разрешил мучившую меня дилемму, с фактом этим примирился, а потом непременно случалось что-нибудь такое, из-за чего решение становится неверным, или вдруг выяснится, что заходить-то следовало совсем не с той стороны, и неубедительно как-то получилось, и что-то там одно с другим не соглашается, не складывается, - в общем, количество переходит в качество, как Маркс выразился, - значит, все заново начинай, опять роль для себя выдумывай, а мне это тяжело дается, медленно, да чаще всего и не хочется выдумывать-то, совсем не хочется. Вы уж не посетуйте, постарайтесь понять вот что: несколько лет подряд, вплоть до 1937-го, я двигался к решению, не сомневаясь, что уж на этот раз все по-настоящему и раз навсегда устроится, потому как правильно выбрал, откуда двигаться, а потом все эти пять месяцев начавшегося 1937 года были одни разочарования - нет, не оттуда, - ив ночь 20 июня, то есть накануне нашего с тобой, друг-читатель, знакомства, я окончательно убедился, вынужден был убедиться - точно не оттуда, заводи, значит, всю эту карусель заново, как будто в 1919 год вернулся: ну вот, чудеса, да и только, - стоило мне всего-то соснуть часок перед рассветом, а пробудившись, плеснуть по щекам холодной водой, как я понял, что нашлось оно, решение, пришел настоящий, последний, безукоризненный ответ, отыскалось единственное слово, открылось, с какой стороны заходить надо было, чтобы уж больше и сомнений не возникало.