Инна послушно уселась на самый край диванной подушки, чтобы не задеть то место, куда ремень попал трижды. Конечно, ей было больно, просто признаваться не хотелось. Чтобы не доставлять удовольствие этому толстому уроду. Чтобы не унизить себя слезами. Она привыкла сдерживаться, привыкла терпеть.

— В общем, так, дочка. — Отец сел в кресло напротив, с трудом закинул одну толстую ногу на другую. — Я тут подумал, с братьями твоими посоветовался и решил, что после школы ты идешь работать в мою компанию.

— А как же институт? — Она посмотрела на него исподлобья. — Ты же бабки вложил в подготовительные курсы.

— На заочном отделении станешь учиться. — Мощная ладонь отца шлепнула по кожаному подлокотнику кресла. — Нечего зад просиживать на лекциях, толку никакого. Да и не станешь ты там сидеть. Снова начнешь прогуливать, я тебя знаю. А будешь мне в бизнесе помогать — я тебе копеечку стану платить. И, может, даже разрешу съехать на съемное жилье.

— Правда? — Инна боялась поверить.

Избавиться от семейства, сбежать за тридевять земель было ее главной мечтой.

— Я сказал: может быть. — Отец назидательно поднял указательный палец. — Если я увижу, что ты поумнела. Что наконец избавилась от пагубной страсти к насилию над животными. Что научилась считать копейку и, главное, научилась ее зарабатывать, тогда…

— Ты еще мешок гороха с фасолью перемешай и заставь перебрать, — фыркнула она. — Как Золушку.

Смотреть на самодовольную рожу отца было невмоготу. Захотелось сразу сдавить его шею веревкой и подвесить на крюк, как шелудивого пса, которого она не так давно казнила.

Гадкий, очень гадкий человек ее отец. И ее сделал такой же. Вырастил по образу своему и подобию, хоть и боится себе в этом признаться. А ведь она вся в него. Такая же злая, жестокая, не ведает жалости, боли, не знает сочувствия.

— Золушка не Золушка, а попыхтеть тебе у меня придется.

— И чего, вместо тебя с дальнобоями ездить в командировки? — Она ухмыльнулась. — Не боишься, что совращу твоих водителей? Всех до единого.

— А вот ездить тебе никуда не придется. Сопля еще. — Он, пыхтя, полез из кресла. Уже стоя, скатал в колечко ремень, сунул в объемный карман. — Я не просто так езжу, дура. Я их проверяю — где кроят, где нет. Где в самом деле опасный участок, а насчет которого врут безбожно. Опять же важно знать все о клиентах — куда доставляем груз, откуда везем. И клиенты, и персонал, и о тех, кто на дороге балует. Держу, так сказать, руку на пульсе.

— Не надорвешься — с пульсом-то своим?

Инна осторожно поднялась, попыталась шагнуть и чуть не упала. Сволочь, повредил сухожилие — попал ей пряжкой ремня прямо по тыльной стороне колена. Теперь придется разминать и делать компрессы, а то хромать будет неделю.

— Не надорвусь, не переживай. — Он, прищурившись, наблюдал за ней. Удовлетворенно улыбнулся. — Что, больно? Вижу, больно. Молодец, что терпишь. Моя порода! Хныкала бы — еще больше бы получала. А что касается бизнеса, Инка… Здесь ведь как — стоит ослабить хватку, как сразу сядут на шею, вцепятся в холку и заставят работать по-своему.

— Кто заставит? Водители, что ли?

Неинтересно ей было ни капли, просто уводила разговор в другую плоскость. Его внимания к себе она не терпела. И уж тем более ее не купить такой паскудной похвалой.

— При чем водители, дура. — Он улыбнулся, дотянулся, обхватил пальцами ее шею сзади и потащил с собой из комнаты.