— Но тебя обвиняют в ужасных деяниях, а мы сейчас на поле боя…

— Я готов предстать перед всеми и доказать, что все это — ложь.

— Джеймс, тебя будут судить, и неизвестно…

— У меня есть надежда. Ты дала мне ее. Благодаря тебе я поверил, что есть справедливые люди независимо от цвета кожи. — Джеймс прижал к себе пораженную Тилу. — Нам нельзя упустить этот шанс. Я сделаю все ради тебя. Но и ты поверь в меня. Поверь, что я останусь таким же сильным в твоем мире цивилизованной жестокости, как и в своем.

Она пристально вгляделась в Джеймса и, улыбнувшись, поцеловала его.

— Я верю! О Господи, конечно же, верю!

И тут они услышали топот копыт.

Это приближались солдаты.

— Позови их, Тила, — сказал Джеймс.

— Я верю! — горячо прошептала она и громко позвала солдат на помощь Джону.

Глава 28

Хотя битву при Окичоби нельзя было назвать решающей победой, никто не сомневался, что командующий армией Закари Тейлор, новый человек в этой войне, услышит похвалы и более того — получит повышение.

В этом сражении, одном из крупнейших, индейцы с самого начала знали, что силы белых значительно превосходят их, но полагались на свою обычную тактику: они быстро наносили удары и исчезали в чаще. Это всегда приносило им успех, и они рассчитывали, что, воюя на болотах, сумеют победить и на этот раз. В конце концов, однако, их фронт был прорван. И все же белые понесли куда большие потери. Поэтому, хотя солдаты и захватили много пленных и скота, сражение привело не к окончанию войны, а лишь усугубило противостояние.

Джон, придя в сознание, рассказал солдатам, что Джеймс не участвовал в сражении на стороне индейцев, напротив, дрался с ними, чтобы спасти ему жизнь. Джошуа Брэндейс работал в госпитале, куда доставили Джона. И хотя судьба Джеймса все еще была неясна, он остался в госпитале вместе с Тилой, помогая ей ухаживать за ранеными.

Джеймса удивляло, что большинство командиров относились к нему не просто хорошо, но с уважением. Он встретился с Эрнандесом и Закари Тейлором, и они обещали ему содействовать тому, чтобы судебное разбирательство в Сент-Августине было справедливым.

— Позвольте дать вам совет, господин Маккензи, — сказал ему Тейлор.

— Да, сэр?

— Заключите христианский брак с мисс Уоррен до судебного разбирательства. Надеюсь, вы ничего не имеете против такой церемонии?

— Нет, конечно, однако надо спросить, согласна ли мисс Уоррен.

Тиле, видимо, не сообщили о том, зачем командующий вызвал ее из госпиталя и пригласил к себе в палатку, поэтому она вошла очень встревоженная. И когда суровый Закари Тейлор спросил мисс Уоррен, согласна ли она выйти замуж за Джеймса Маккензи, отца ее будущего ребенка, Тила испытала неимоверное облегчение и едва не лишилась чувств.

Джеймс, подхватив ее, усмехнулся:

— Ты предпочла бы, чтобы меня повесили?

— Свадьба… Джеймс! Мы правда поженимся?

— Как только ты дашь согласие, — О, я согласна!

В палатку пригласили капеллана полка, худого доброго человека, уверенного в том, что Господь проявляет милосердие ко всем людям. Их быстро обвенчали, а несколько затянувшийся поцелуй вызвал одобрительные улыбки всех собравшихся. Потом Типа отправилась в госпиталь, а Джеймса взяли под стражу.

В Сент-Августине, представ перед военным судом, Джеймс изложил все обстоятельства дела с предельной честностью. Он стремился к этому ради себя самого, ради любви к матери, в память о боготворимом им отце, ради брата, всю жизнь помогавшего ему. Ради жены и будущего ребенка.