Да, она верила в такую любовь, но сказала другое:

— А как же вы, дон Рафаэль? Вам ведь не было и двадцати, когда умер ваш отец, как же донья Марианна могла возложить на вас такое бремя ответственности?

Он догадался, какая мысль пришла ей в голову, и ответил:

— Хотя молодой хозяин в испанской семье и пользуется особыми привилегиями, но после смерти отца он автоматически становится главой семьи. Я знал о том, что, овдовев, моя мать всей душой стремится вернуться в Сеговию. Конечно, я предпочел бы, чтобы она осталась со мной, но даже не заводил подобных разговоров, раз это не соответствовало ее желанию. Донья Марианна была настоящей женщиной и навсегда отдала свое сердце мужчине, за которого вышла замуж, потому что это неправильно, когда женщина любит своих детей сильнее, чем их отца. В конце концов, дети вырастают и хотят жить своей жизнью. Любовь между женой и мужем тоже должна расти, чтобы к моменту, когда дети станут взрослыми, между ними не образовалась пропасть. Они как будто возвращаются к самому началу. Для моей матери это было невозможно, а я стал взрослым. Мы расстались. Орден, к которому она принадлежит, очень строгий…

Дон не договорил и пожал плечами. Ванесса поняла, что он редко виделся с матерью, которую любил и привык видеть среди этих мирских безделушек, отвергнутых ради суровой монастырской жизни.

Какая великая любовь… как непобедима была любовь доньи Марианны!

Холодок пробежал по коже Ванессы, и она почувствовала облегчение, когда дон Рафаэль закрыл витрину с гребнями, веерами и шалями. Она взглянула на него и, заметив грусть в его лице, не стала возражать, когда он повернулся к дверям террасы и жестом пригласил ее выйти в звездную ночь.

Терраса примыкала к его кабинету и напоминала ротонду с мозаичным полом и маленькими скамеечками из фаянса, над которыми склонялись пышные кисти королевы ночи, открывающей по ночам свои цветы, источающие опьяняющий аромат. Ротонда была обнесена балюстрадой, как оборкой из каменного кружева, и Ванесса ощутила под своими ладонями резные гирлянды, раковины и херувимов.

— Такой балкон называется кринолином, потому что дамы могли расправить здесь свои пышные юбки, чтобы они не измялись. — Дон сверкнул белыми зубами. — В старине есть свое очарование, не правда ли?

— В таких нарядах женщины были совершенно беспомощны, потому-то мужчины и не возражали против подобного покроя, — холодно возразила Ванесса, у которой прошел порыв охватившего ее было сочувствия. Да и как она вообще могла сочувствовать самоуверенному и ехидному идальго из Луенды! Она и представить себе не могла, что этот человек может вызвать у нее подобное чувство. Она стояла рядом с ним, прислушивалась к забавному «чак-чак», которое издавали ящерицы, наблюдала за светлячками, вьющимися в зарослях пальм и камфорных деревьев, и понимала, что эта неожиданная отзывчивость пугает ее.

Он повернулся к ней и небрежно оперся локтем о балюстраду, и она еще крепче стиснула пальцы на резном камне:

— И все равно, это было время такой романтики, какой мир больше никогда не увидит. Неужели в глубине души вам не хотелось бы стать участницей любовной интриги, с ее дуэлями, с ее объяснениями с помощью веера, у которого есть свой, особый язык любви? Неужели вы не верите в любовь, вы, которая упрекала меня за бессердечное отношение к Барбаре, которую именно любовь заставила украдкой сбежать из замка?

— Мы с вами по-разному понимаем любовь.