|
«Я ненавижу Аваллоха!» Сила ее гнева потрясла даже саму Моргейну; она дрожала всем телом от ярости, а под грудиной угнездилась жгучая боль. «Когда то я была горда; жрица Авалона не лжет! А вот теперь получилось так, что я должна избегать правды. Даже Уриенс сочтет меня всего лишь неверной женой, забравшейся в постель к Акколону ради удовлетворения похоти…» Моргейна расплакалась от ярости; она до сих пор чувствовала на руках и груди прикосновение горячих рук Аваллоха. Теперь, рано или поздно, но ее обвинят в измене, и даже если Уриенс поверит ей, за ней станут следить. «Впервые за столько лет я познала счастье — и вот все пошло прахом…» Ну что ж. Солнце встает, скоро начнут просыпаться домочадцы, и ей нужно будет распределить между ними сегодняшнюю работу. Есть ли у Аваллоха что либо, кроме догадок? Уриенс пока что остается в постели, значит, сегодня Аваллох не решится побеспокоить отца. Ей нужно сделать новый лекарственный отвар для раны Увейна. И еще нужно будет вытащить у него корни сломанных зубов. Увейн любит ее — и уж конечно, он не станет прислушиваться ни к каким обвинениям Аваллоха в ее адрес. Моргейна вспомнила слова Аваллоха: «Кто это был, Акколон или Увейн? Или оба сразу?» — и ее снова захлестнула вспышка бешеного гнева. «Я была Увейну родной матерью! За кого Аваллох меня принимает?!» Неужто при камелотексом дворе и вправду ходят слухи, будто она вступила в кровосмесительную связь с самим Артуром? «Но как же я тогда смогу заставить Артура признать Гв диона своим сыном? Да, наследник Артура — Галахад, но мой сын тоже имеет право на признание, как и королевская кровь Авалона. Но чтоб добиться этого, нельзя допускать, чтобы мое имя оказалось связано еще с каким нибудь скандалом, чтобы поползли сплетни, будто я сплю со своим пасынком…» Моргейна невольно удивилась сама себе. Некогда она впала в ярость и отчаянье, узнав, что носит сына Артура; теперь же это казалось ей чем то совершенно незначительным. В конце концов, тогда они с Артуром не знали, что приходятся друг другу братом и сестрой. Но Увейн, хоть их и не связывали кровные узы, был Моргейне роднее Гвидиона; она вырастила этого мальчика… Ну что ж, пока что с этим ничего нельзя поделать. Моргейна отправилась на кухню и выслушала жалобы повара на то, что грудинка вся закончилась, что кладовки почти пусты и что он не знает, чем кормить вернувшихся домой сыновей короля. — Что ж, значит, нам придется сегодня отправить Аваллоха на охоту, — сказала Моргейна и окликнула поднимавшуюся по лестнице Мелайну — та приходила, чтобы взять утреннее питье для своего мужа, подогретое вино. — Я видела, как ты разговаривала с Аваллохом, — сказала Мелайна. — Что он тебе сказал? Она слегка нахмурилась, и Моргейна, прочитав ее мысли — с такой глупой женщиной, как Мелайна, это не составляло никакого труда, — поняла, что невестка боится ее и одновременно негодует. Разве это справедливо, что Моргейна до сих пор стройна и красива, а она, Мелайна, располнела и расплылась от родов, что волосы Моргейны так красиво блестят, а ей из за возни с детьми некогда даже причесаться и заплестись как следует? Моргейна постаралась пощадить чувства невестки, но сказала чистую правду: — Мы говорили об Акколоне и Увейне. Но кладовки опустели, и Аваллоху придется съездить на охоту. Пускай привезет кабана. А затем ее память словно бы пронзила вспышка молнии, и Моргейна вновь услышала слова Нинианы: «Акколон должен наследовать отцу» — и свой собственный ответ… Мелайна удивленно уставилась на Моргейну, ожидая, когда же та договорит, и Моргейна поспешила взять себя в руки. — Передай, что ему нужно съездить добыть кабана — хорошо бы прямо сегодня. В крайнем случае, завтра. Или мы слишком быстро прикончим остаток муки. |
