|
— А кто же сотворил эти дубы, если не Господь? — парировала она. — Почему мы должны наказывать безвинные деревья за проступки неразумных людей и за то, что отцу Эйану не нравится, как люди этими деревьями пользуются? Я то думала, что ты любишь свою землю… — Ну да, люблю, — раздраженно согласился Уриенс. — Но Аваллох тоже говорит, что мне следует ее срубить, чтоб язычникам негде было собираться. Мы можем построить на том месте церковь или часовню. — Но Древние — тоже твои подданные, — возразила Моргейна, — а ты в молодости заключил Великий Брак со всей страной. Неужто ты лишишь Древний народ рощи, дающей им пропитание и убежище, их храма, созданного не руками человеческими, но самим Богом? Неужто ты оставишь их умирать от голода, как уже случалось в тех землях, где вырубили слишком много лесов? Уриенс взглянул на свои узловатые старческие запястья. Синяя татуировка поблекла, оставив лишь едва заметные линии. — Недаром тебя зовут Моргейной Волшебницей — Древний народ нигде бы не сыскал лучшего заступника. Что ж, раз ты просишь за них, моя леди, я не трону эту рощу, пока жив, — но когда я умру, Аваллох сам решит, как с ней поступить. А теперь не принесешь ли ты мне мои туфли и одежду, чтобы я мог сидеть в зале, как король, а не как старый хрен, в ночной сорочке и шлепанцах? — Конечно, — согласилась Моргейна. — Но я тебя не подниму, так что придется Хоу помочь тебе одеться. Когда Хоу справился с поручением, Моргейна причесала Уриенса и позвала второго воина, ожидавшего королевского приказа. Они сплели руки в подобие кресла, подняли Уриенса и отнесли в зал. Моргейна тем временем положила на королевское кресло несколько подушек и проследила, как старика усадили на них. А потом она услышала, как забегали слуги, а со двора донесся стук копыт… «Увейн», — подумала Моргейна, едва взглянув на юношу, вступившего в зал в сопровождении слуг. Трудно было поверить, что этот рослый молодой рыцарь, широкоплечий, со шрамом на щеке, и есть тот самый тощий мальчишка, так привязавшийся к ней за первый год ее жизни при дворе Уриенса — год, исполненный одиночества и отчаяния. Увейн поцеловал отцу руку и склонился перед Моргейной. — Отец. Милая матушка… — Я рад снова видеть тебя дома, парень, — сказал Уриенс, но взгляд Моргейны уже был прикован к следующему мужчине, перешагнувшему порог зала. На миг она не поверила своим глазам — это было все равно что увидеть призрак. «Если бы он был настоящим, я бы непременно увидела его при помощи Зрения…» А затем она поняла. «Просто я изо всех сил старалась не думать об Акколоне — иначе я могла бы лишиться рассудка…» Акколон отличался более хрупким сложением и уступал брату в росте. Его взгляд тут же прикипел к Моргейне — на один лишь миг, прежде чем Акколон опустился на колено перед отцом. Но когда он повернулся к Моргейне, голос его был безупречно ровным и сдержанным. — Я рад снова оказаться дома, леди. — Я рада снова видеть здесь вас обоих, — так же ровно отозвалась Моргейна. — Увейн, поведай нам, откуда у тебя взялся этот ужасный шрам через всю щеку. Я думала, что после победы над императором Луцием все пообещали Артуру не чинить больше никаких непотребств! — Да ничего особенного! — весело откликнулся Увейн. — Просто какой то разбойник занял заброшенную крепость и развлекался тем, что грабил окрестности и именовал себя королем. Мы с Гавейном, сыном Лота, отправились туда и немного потрудились, и Гавейн обзавелся там женой — некой вдовствующей леди с богатыми землями. Что же до этого… — он легонько прикоснулся к шраму. — Пока Гавейн дрался с хозяином крепости, мне пришлось разобраться с одним типом — жутким ублюдком, прорвавшимся мимо охраны. |
