|
А он оказался левшой, да к тому же еще и неуклюжим. Нет уж, лучше я буду драться с хорошим бойцом, чем с паршивым! Если бы там была ты, матушка, у меня бы вообще не осталось никакого шрама, но у лекаря, который зашивал мне щеку, руки росли не оттуда. Что, он и вправду так сильно меня изуродовал? Моргейна нежно погладила пасынка по рассеченной щеке. — Для меня ты всегда останешься красивым, сынок. Но, возможно, мне удастся что нибудь с этим сделать, — а то твоя рана воспалилась и распухла. Вечером я приготовлю для тебя припарки, чтобы лучше заживало. Она, должно быть, болит. — Болит, — сознался Увейн. — Но я полагаю, что мне еще повезло — я не подхватил столбняк, как один из моих людей. До чего ужасная смерть! Юноша поежился. — Когда рана начала распухать, я было подумал, что у меня началось то же самое, но мой добрый друг Гавейн сказал, что до тех пор, пока я в состоянии пить вино, столбняк мне не грозит — и принялся снабжать меня этим самым вином. Клянусь тебе, матушка, — за две недели я ни разу не протрезвел! — хохотнув, произнес Увейн. — Я отдал бы тогда всю добычу, захваченную у этого разбойника, за какой нибудь твой суп. Я не мог жевать ни хлеб, ни сушеное мясо и изголодался чуть ли не до смерти. Я ведь потерял три зуба… Моргейна осмотрела рану. — Открой рот. Ясно, — сказала она и жестом подозвала одного из слуг. — Принеси сэру Увейну тушеного мяса и тушеных фруктов. А ты пока что даже и не пытайся жевать что нибудь твердое. После ужина я посмотрю, что с этим делать. — Я и не подумаю отказываться, матушка. Рана до сих пор чертовски болит. А кроме того, при дворе Артура есть одна девушка… Я вовсе не хочу, чтоб она принялась шарахаться от меня, как от черта, — и он рассмеялся. Несмотря на боль от раны, Увейн жадно ел и рассказывал всяческие истории о событиях при дворе, веселя всех присутствующих. Моргейна не смела отвести взгляда от пасынка, но сама она на протяжении всей трапезы чувствовала на себе взгляд Акколона, и он согревал ее, словно солнечные лучи после холодной зимы. Ужин прошел радостно и оживленно, но к концу его Уриенс устал. Моргейна заметила это и подозвала его слуг. — Муж мой, ты сегодня в первый раз поднялся с постели — тебе не следует чересчур переутомляться. Увейн поднялся со своего места. — Отец, позволь, я сам тебя отнесу. Он наклонился и легко поднял больного на руки, словно ребенка. Моргейна двинулась следом за ним, но на пороге остановилась. — Мелайна, присмотри тут за порядком — мне нужно до ночи еще заняться щекой Увейна. Через некоторое время Уриенс уже лежал в своих покоях; Увейн остался посидеть с ним, а Моргейна отправилась на кухню, чтобы приготовить припарки. Она растолкала повара и велела ему согреть еще воды в кухонном очаге. Раз уж она занимается врачеванием, надо ей держать у себя в комнате жаровню и котелок. И как она раньше до этого не додумалась? Моргейна поднялась наверх и усадила Увейна так, чтобы она могла наложить ему на щеку кусок ткани, пропитанный горячим травяным отваром. Боль в воспалившейся ране приутихла, и юноша облегченно вздохнул. — Ох, матушка, хорошо то как! А эта девушка при дворе у Артура не умеет лечить. Матушка, когда я женюсь на ней, ты научишь ее своему искусству — ну, хоть немного? Ее зовут Шана, и она из Корнуолла. Она — одна из придворных дам королевы Изотты. Матушка, а как так получилось, что этот Марк именует себя королем Корнуолла? Я думал, Тинтагель принадлежит тебе. — Так оно и есть, сын мой. Я унаследовала его от Игрейны и герцога Горлойса. Я не знала, что Марк возомнил, будто он там царствует, — отозвалась Моргейна. — Неужто Марк посмел объявить, будто Тинтагель принадлежит ему? — Нет, последнее, что я слышал — что там нет его наместника, — сообщил Увейн. |
