|
— Сэр Друстан уехал в изгнание в Бретань… — Почему? — удивилась Моргейна. — Неужто он был сторонником императора Луция? Разговоры о событиях при дворе словно вдохнули жизнь в монотонное существование захолустного замка. Увейн покачал головой. — Нет… Поговаривают, будто они с королевой Изоттой были чересчур привязаны друг к другу, — сказал он. — Хотя я бы не взялся упрекать несчастную леди… Корнуолл — настоящее захолустье, а герцог Марк стар и сварлив; а его дворецкие говорят, будто он еще и лишился мужской силы. Несчастной леди, должно быть, несладко живется. А Друстан хорош собой и искусный арфист — а леди Изотта любит музыку. — Неужто при дворе только и говорят, что о чьих то дурных поступках и чужих женах? — возмутился Уриенс и сердито посмотрел на сына. Увейн рассмеялся. — Ну, я сказал леди Шане, что ее отец может присылать к тебе вестника, и я надеюсь, милый отец, что ты не ответишь ему отказом. Шана небогата, но мне не очень то и нужно ее приданое, я привез достаточно добра из Бретани — я покажу тебе кое что из моей добычи, и для матушки у меня тоже есть подарки. Юноша погладил Моргейну по щеке — она как раз склонилась над ним, чтобы заменить остывшую припарку свежей. — Я знаю — ты не такая, как эта леди Изотта, ты не станешь изменять моему отцу и распутничать у него за спиной. Моргейна почувствовала, что у нее горят щеки. Она склонилась над чайником, в котором кипели травы, и слегка сморщилась от горького запаха. Увейн считал ее лучшей из женщин, и это грело ей сердце, — но тем горше было сознавать, что она не заслужила такого отношения. «По крайней мере, я никогда не ставила Уриенса в дурацкое положение и не выставляла своих любовников напоказ…» — Но тебе все таки нужно будет съездить в Корнуолл, когда отец выздоровеет и сможет путешествовать, — серьезно сказал Увейн и скривился, когда на его воспаленную щеку легла новая горячая припарка. — Нужно разобраться с этим делом, матушка. Марк не имеет права претендовать на твои земли. Ты так давно не показывалась в Тинтагеле, что тамошние жители могут и позабыть о том, что у них есть королева. — Я уверен, что до этого не дойдет, — сказал Уриенс. — Но если я поправлюсь к лету, то, когда поеду на Пятидесятницу, попрошу Артура разобраться с этим делом насчет владений Моргейны. — А если Увейн возьмет жену из Корнуолла, — сказала Моргейна, — он может держать Тинтагель от моего имени. Увейн, хочешь быть моим кастеляном? — Лучшего я и желать не смею, — отозвался Увейн. — Разве что перестать чувствовать, будто у меня болят все до единого зубы, и спокойно поспать. — Выпей ка вот это, — сказала Моргейна, налив в вино Увейну лекарство из одного из своих флаконов, — и я обещаю, что ты сможешь уснуть. — Думаю, госпожа, я смогу уснуть и без этого — так я рад вновь очутиться под отцовским кровом, в собственной постели, под заботливым присмотром матери. — Увейн обнял отца и поцеловал руку Моргейне. — Но я все равно охотно выпью твое лекарство. Увейн выпил вино и кивком велел дежурному стражу посветить ему, пока он не доберется до своей комнаты. В покои заглянул Акколон, обнял отца и обратился к Моргейне. — Я тоже отправляюсь спать… леди. Есть ли там подушки или из комнаты все вынесли? Я так давно не был дома, что не удивился бы, обнаружив в своей прежней комнате гнездящихся голубей — в той самой, где я жил еще в те времена, когда отец Эйан пытался вколотить в мою голову латынь — через седалище. — Я просила Мелайну присмотреть, чтобы тебе приготовили все необходимое, — отозвалась Моргейна. — Но я сейчас схожу и проверю, как там дела. Я тебе еще понадоблюсь сегодня вечером, господин мой, — обратилась она к Уриенсу, — или я могу идти отдыхать? Ответом ей было тихое похрапывание. |
