Габриела удивилась. Она никак не могла понять, почему такое большое поселение предназначено всего для команд пяти кораблей.

— Капитаны не хотят, чтобы здесь было много народу. Чем больше людей, тем больше шансов, что сюда проникнет шпион и выдаст поселение властям, — пояснила Дора.

В комнату вошел Бриллард, и кухарка мгновенно исчезла. Габриела так и не узнала его настоящего имени и не думала, что когда-нибудь узнает. Он менял имена так часто, что его люди при необходимости обращались к нему просто «капитан», и Габриела предпочла последовать их примеру. Он отметил, где она находится, и предпочел игнорировать ее в тот день… и все остальные.

Прошло пять дней, а капитан так и не спросил ее, к кому обратиться за выкупом, предоставив Габриеле ломать голову, как объяснить, что, хотя отец заплатит любую цену, она не знает, где его найти. Вряд ли капитан ей поверит, и страшно подумать, что тогда будет. Дора объяснила, что Габриелу ни о чем не спрашивали, потому что капитану не понадобятся сведения, пока он снова не соберется отплыть. И никому не известно, когда это будет. Жена капитана жила на острове, и они не виделись два месяца.

Пираты спали, пили, играли в карты, дрались, шутили и рассказывали занимательные истории. Габриеле отвели крошечную комнатенку в глубине здания и позволяли бывать в общем зале, так что на скуку она не жаловалась. Каждый день ей часа на два приводили Марджери, и Габриела была рада видеть, что ее бывшая экономка мужественно переносит плен, хотя и непрестанно жалуется на слишком тонкий соломенный тюфяк, на котором вынуждена спать, и невкусную еду.

На шестой день плена к острову подошли еще два корабля, и в»большом зале стало тесно. И очень неспокойно. Вновь прибывшие были настроены весьма недружелюбно и окидывали ее ледяными взглядами. А один из капитанов смотрел на нее так долго и пристально, что девушка не усомнилась в его гнусных намерениях.

Высокий и мускулистый, лет тридцати семи — сорока, он мог сломать ее, как соломинку. Лицо так густо заросло черной бородой, что различить черты было совсем нелегко. Кроме того, борода была такой спутанной, словно ее никогда не касался гребень. Она слышала, как люди называли его Пьером Лакроссом, хотя он, возможно, и не был французом: слишком много пиратов надевали на себя чужие личины, и никто не пользовался своим настоящим именем. Но вскоре Габриела обнаружила, что Пьер был исключением. Он действительно оказался французом и говорил по-английски с сильным акцентом, от которого, очевидно, не мог отделаться. Она также сумела разглядеть, что он вовсе не был уродом, но жестокий блеск голубых глаз придавал его лицу злое выражение, и если б не этот недостаток, внешность Пьера можно было бы даже назвать приятной.

В этом человеке было что-то порочное, злобное, и не только Габриела это понимала. Остальные люди тоже старались держаться от него подальше и не встречаться с ним взглядами. Но взор ледяных голубых глаз то и дело обращался в сторону Габриелы, и она втайне тряслась от страха, который он сумел в ней пробудить.

Покидая Англию, Габриела была воплощением невинности и понятия не имела о мужских желаниях. Мать не успела объяснить, что может ожидать ее в супружеской жизни. Возможно, она бы все рассказала еще до первого лондонского сезона дочери, но была слишком захвачена своим романом с Альбертом, а когда тот предал ее, терзалась скорбью и унижением. Но в обществе пиратов Габриела многое узнала о мужчинах.

Они не думали сдерживаться в присутствии женщины и хвастать своими любовными подвигами. Поэтому она без труда поняла смысл слов Пьера Лакросса, когда тот на следующий день после своего прибытия наклонился над ней и объявил:

— Я собираюсь купить тебя у своего друга и тогда уж решу, что с тобой делать.

Как жалела девушка об ушедшей навсегда наивности! Слишком ясны были намерения француза! Не все ли равно Брилларду, кто заплатит за нее требуемую сумму? И посмеет ли она пообещать ему больше, чем пообещает Пьер? Но это единственный способ избежать нового рабства.