Зачем гостя огорчать? Или живот у нее болит. Мама, когда Айталын носила, все время на живот жаловалась. Тошнило ее — ужас! Что ни съест, сразу… Ладно, это вам не интересно.
Она молчит, и я молчу. Мне молчать легче, я ем. Вроде как занят, при деле.
— Тетя Сабия, вы почему не едите?
— Не хочется, Юрюн.
— Это потому что вы ребеночков носите?
— Умница. Всё понимаешь.
Я успокоился. Точно, живот, не шаман. Представил себе: детки родились, выросли, по дому носятся. Мальчик с Кустуром — ну, будет же у него свой Кустур?! — из лука стреляет. Лук справный, охотничий. Девочка маме по дому помогает. Дом как у нас. Тетя Сабия — как моя мама. Светится, радуется. Никого не замечает, кроме семьи. Дядя Сарын на веранде сидит, кумыс пьет. Ноги на перила забросил. Горами любуется. Сын подошел: папа, ты занят? А он сыну: рад тебя видеть, сынок…
Не складывалось. Я все это представляю, а оно не представляется. Во-первых, дядя Сарын. Любуется горами с закрытыми глазами — это еще худо-бедно складывалось. Дядя Сарын, он такой. А дни напролет на веранде — не выходит. Ноги на перилах — ни за что. Должно быть, у меня воображение слабое. Во-вторых, тетя Сабия. Моя мама всю жизнь светится. Ну ладно, всю мою жизнь. До моей жизни я маму и не помню. Один раз погасла — это когда я ее про брата спросил. «Было бы хорошо, если бы у тебя еще кто-нибудь родился. Ну, не сейчас, а раньше. Так у меня один старший брат, а так было бы два…» Один раз не в счет. А тетя Сабия мерцает. То светится, то нет. Говорит светлое, а сама темная. Короче, не моя мама.
Трудно с ней детям будет.
— Вы дочку стряпать обу̀чите, — сказал я. Очень хотелось, чтобы тетя Сабия снова заулыбалась. Понравилась она мне. — Колбас наделаете, сметаны, щавеля заквасите. А сын вас защитит, если беда. Он подрастет, его в Кузню свозят, за доспехом. Враги от страха в штаны… Ну, испугаются сильно! Хотите, я его в Кузню отвезу?
— Сейчас? Давай завтра, хорошо?
Улыбается. Это я молодец.
— Завтра, тетя Сабия, меня в Кузню повезут. А когда вашему сыну срок придет, — удачно я ввернул про срок, по-взрослому, — я уже вырасту. Приеду за ним, скажу…
«Иди за мной, — вспомнил я слова Мюльдюна. — Всё, пора.» Нет, это грубо. Парень, небось, испугается насмерть, если я так объявлюсь, с бухты-барахты. Я Мюльдюна не испугался — говорю же, не испугался! — потому что он мне брат. А сыну тети Сабии я не брат. Надо иначе, с пониманием…
— Скажу: не бойся. У тебя брата нет, только сестра. Я тебе братом буду. И в Кузню отвезу, и вообще. Если беда, спасу. Сестру тоже спасем, вдвоем легче. А что? Обычное дело.
Вот, опять она плачет. И светится — аж смотреть больно.
— Ешь колбасу, — говорит. — Любишь колбаску?
ПЕСНЯ ТРЕТЬЯ
1
Мы едем в Кузню
Едем пятый день.
Мюльдюн все время молчит. Если я о чем-то спрашиваю, отвечает: «да», «нет» и «угу». Если этих слов не хватает — вообще не отвечает. На привалах оттаивает, делается настоящим балагуром:
— Костер разведи!
— Воды принеси!
— Садись есть.
— Ложись спать.
— Вставай!
И наконец:
— Сегодня на месте будем.
Я и не думал, что так обрадуюсь. Боязно? Конечно, боязно! Только я уже устал бояться. Страх плечи надавил, я его и скинул.
Лошадей нам дал дядя Сарын. Мой жеребчик, пегий коротышка, послушно следует за вороным здоровилой Мюльдюна. |