В животе урчало от голода, и Антон заглотал побольше воздуха, чтобы успокоить желудок. Так он обычно делал в таких случаях, и это как будто помогало ему справиться с этим урчанием.

Он с завистью поглядывал на пассажиров, которые толкались с вещами, заглядывал в светящиеся окна вагонов, проходя вдоль составов.

Антон не хотел больше возвращаться в подвал на Казанском, где его могли задержать и отправить в приемник для несовершеннолетних.

Он знал ребят, которые сами сдавались полиции, чтобы не болтаться и жить в более нормальных условиях. Но там, в колонии, были другие порядки, своя жизнь, почти как в тюрьме. Этого он боялся больше всего. Он никогда не променял бы свою свободу на такое заведение, пусть даже было бы ему там очень хорошо. Он лучше будет голодать, унижаться, выпрашивая поесть, но только не попасть туда…

Антон дошел до конца платформы, спрыгнул вниз и перебрался на другую ветку железной дороги, где тоже стоял состав, идущий в Петербург. Те же суета и пассажиры с сумками: все одно и то же…

Он направился к зданию вокзала, где в ряд выстроились киоски с продуктами быстрого приготовления. Здесь он заметил наряд полиции и поспешил затеряться в толпе. Прошмыгнув мимо них, он подошел к киоску с гамбургерами, потолкался, вдыхая приятный запах и присел неподалеку на бордюре. В животе еще больше заурчало. Он смотрел на пассажиров, которые набирали продукты в дорогу или чтобы поесть просто на ходу, и у него закружилась голова.

Сейчас ему снова вспомнился Кирилл, с которым он здесь часто бывал в поисках еды. Кто-то им давал, когда они просили, а кто-то и нет. Больше всего приходилось выпрашивать Кириллу, и у него это получалось очень даже неплохо. Потом они возвращались в свой подвал, если были какие-то деньги, покупали по дороге буханку хлеба и ночью все съедали, запивая минералкой. С тем и ложились спать.

Антон хорошо помнил, как Кирилл прижимался к нему ночью, чтобы согреться, постоянно перетягивал на себя одеяло и сопел прямо ему в ухо. Антон это вспоминал, с завистью поглядывая на проходящих подростков, таких, как он сам, но с родителями, веселых и беззаботных, и ему становилось обидно за свое нищенское существование.

Кирилл не выходил у него из головы. Где он, Антон уже не знал, но был уверен, что Кирилл любыми путями сбежит, и ему очень хотелось, чтобы именно сейчас он был здесь, с ним рядом.

Антон сидел у киоска, тоскливо поглядывая вокруг.

Конечно, был вариант вернуться домой, но он не хотел. Там полнейшая нищета, мать каждый день пьет, не работает… Что там ему делать, когда в родном доме даже поесть нечего? Пусть здесь он голодный, зато не терпит унижения и оскорбления. Лучше уж так, на свободе, чем выслушивать ее пьяные наставления, постоянно видеть этих мужиков-алкоголиков, которых каждый день мать приводит домой, потом видеть их разборки и драки.

Антону стало до того тоскливо, что он чуть не заплакал.

С одного пути стал отходить поезд, и он встал, провожая его печальным взглядом. Как ему хотелось в эти минуты тоже вот так уехать куда-нибудь подальше от этих мест и не возвращаться в свое страшное прошлое. Сейчас был подходящий момент, чтобы прыгнуть в вагон, но он понимал, что от судьбы никуда не уйдешь, так что придется ему все устраивать самому в жизни, чтобы хоть что-то в ней изменить. Но надо было с чего-то начинать, а с чего – Антон не знал, да и его пятнадцатилетний возраст не позволял ему этого сделать.

Он нащупал свой паспорт, который зашил с внутренней стороны рубашки и подумал, что он такой же гражданин, как и все, просто неудачник, решительно окинул взглядом толпившихся у киоска покупателей и занял очередь, хотя не имел в кармане ни рубля. Очередь быстро продвигалась, и Антон отошел в сторону, пропуская остальных.