Хадуш протянул старику туфлю.

– Один башмак потянет на штуку, – вздохнул Симон-кабил.

– Две штуки – пара, – закончил подсчет Длинный Мо.

– Как минимум, – тихо проговорил Хадуш.

Все замолчали. Однако никому не хотелось верить в то, что вещала эта тишина, в которой плавал труп в носках.

– Я его не убивал, – пролепетал Семель,– клянусь вам, я его не убивал.

На столах уже появились первые бутылки.

– Семель, давай выкладывай все, да поскорее, пока Титюс и Силистри не вышли из погреба…

Это не старик Семель убил Мари-Кольбера де Роберваля. Ну, скажем, не совсем он. Но кто бы ему поверил, заяви он об этом полиции? Ему было жаль Терезу, но мусора тут же замели бы его, поведай он им свою историю. Он, Семель, хорошо знает легавых, у них же напрочь отсутствует чувство прекрасного. Так что же там с тобой приключилось, Семель, мы-то обладаем чувством прекрасного, давай, выкладывай. С чего это вдруг Роберваль одарил тебя такими знатными башмаками? В знак благодарности за какую-то услугу? Нет, Мари-Кольбер не дарил ему туфли, нет! Так, значит, ты их у него стянул? Нет, все было не так. Ну а как же все было? Это было глупо, вот как все было, Семель совершил величайшую глупость, отправившись на квартиру Мари-Кольбера.

– Ух ты!

– Ты пошел к нему домой?

– Той ночью?

Той ночью, в тот злосчастный час, по тому адресу, улица Кенкампуа, шестьдесят, в фамильный особняк Робервалей, ну просто настоящий идиот, да и только. Семель знал это местечко, он уже ходил туда однажды, когда Тереза захотела представить Мари-Кольберу своего свидетеля на свадьбе, и Семель нашел тогда жениха Терезы очень даже приятным человеком, никаких «господин де Роберваль», зовите меня просто Мари-Кольбер, ну вот Семель и сказал себе, что можно попытаться сыграть.

– Сыграть? Во что сыграть?

Он хотел предложить ему одно дельце. Да какое дельце, в конце концов? Хватит нам пудрить мозги! Ты что, хочешь усыпить нас своими россказнями? Ты что, хочешь, чтобы мы позвали из погреба Титюса и Силистри? Да все было до невозможности глупо, говорю же я вам, настолько глупо, что вы не поймете! Да не волнуйся, Семель, мы тоже тупые! Кроме Хадуша и Бена, нахватавшихся немного знаний, мы все остались тупицами, так что не переживай, мы поймем.

– Хорошо.

Ну так вот какая мысль завертелась тогда в голове старика Семеля. Вот какая мысль завертелась в моей старой башке. Мы с почтением относимся к старикам, Семель, давай, не бойся, рассказывай.

– Ты же знаешь, Бенжамен, я говорил тебе, что меня совершенно не устраивало то, что Тереза после брака лишится дара ясновидения.

Да, его это не устраивало: ведь пока Тереза обладала даром заглядывать далеко в будущее, Семель мог быть более или менее спокоен за свою старость. Худо-бедно, но раз в неделю она помогала ему отгадывать, какие лошади придут на скачках первыми, правда, чаще всего, не в правильном порядке, но в среднем он имел свои две тысячи франков в неделю. Что в месяц составляло восемь тысяч. Таким образом, теряя дар ясновидения, Тереза серьезно подрезала доходы старого Семеля.

– Ну и тогда я подумал, что Мари-Кольбер мог бы ее в этом деле подменить.

– Мог бы что?

– Я подумал, что он, возможно, компенсирует мне ущерб. Что для такого господина, как Мари-Кольбер, значат какие-то несчастные две тысячи в неделю?

– Нет, постой! Только не говори нам, что ты пошел к нему требовать…

– Говорю же вам, что это было глупо!

Мари-Кольбер все же принял его. После того как Тереза ушла, Мари-Кольберу пришлось задержаться с отъездом в аэропорт, поскольку он поджидал Тяо Банга, который должен был отчитаться за свой провал; и тут звонок в дверь, Мари-Кольбер спокойно открывает и вместо Тяо Банга (которому уже не суждено будет прийти на встречу и который чуть позже расскажет о своих проделках Хадушу, Мо и Симону) вдруг видит старика Семеля.