Рамман Никэйн как невинная жертва – просто идеальный выход для Аластара. Вот только сам граф не желал быть беззащитной животиной для заклания.

«Если помирать, то так, чтобы все успели пожалеть, что связались с опасным зверем», – говаривал Бранд. Десятилетнему мальчику невдомек было, к чему отец ведет, но запомнилось крепко, навсегда.

«Сейчас бы еще посоветоваться с ним. Вместе уж точно придумали бы, как извернуться, – подумалось Рамману. – Или вот хотя бы Дух Янамари надоумил». И в кои-то веки пришло сожаление о том, что не шуриа он.

Впрочем, граф сильно сомневался, что его мать так уж часто бросается за помощью и советом к духам природным и призракам мертвых. Все же живому человеку, как говорится, и карты в руки.

В двери узилища, прежде чем отодвинуть засов, осторожно постучали. Раньше такого не было, раньше гражданка Бино входила без предупреждения. На этот раз она принесла чистую рубашку и поднос с кадфой.

– Не побрезгуйте, милорд… тьфу ты, гражданин Никэйн. Сказано вам передать и спросить, может, чего еще надобно.

«Мыло и веревку», – мрачно пошутил сам с собой тот.

– Спасибо, гражданка, – и, подумав мгновение, добавил: – А как вас зовут?

– Майрра, вдова Бино, ваша… гражданин. Синичанские мы были.

– О! Синицы! Я помню, была такая деревушка. Ее сожгли.

Не везло им с хранителями колодца катастрофически, один по глупости и злобе осквернить умудрился, второй оказался горьким пьяницей, третий – мошенником. Все приметы указывали на печальную судьбу поселения. Так оно и вышло.

– Точно так, ваша милость, – женщина вздохнула, позабыв про «гражданина». – Дотла спалили. Сперва синтафцы, когда наступали, а потом, только-только как отстроились мы, так амалерский полк через нас прошел… – Майрра безнадежно взмахнула свежей графской рубашкой, тоскливо, по-бабьи, охнула, а потом нахмурилась: – Так что судите сами, ваша милость, нам что тивы, что не тивы – все едино. Как последнее отбирать, девок портить да халупы жечь, так все они одинаковые.

Совсем некстати вспомнилось Рамману, как он из своего кармана платил тиву Удазу за очищение злополучного синичанского колодца. Право же, немного серебра – малая цена за общественное спокойствие.

– А теперь сожгут Дэйнл. Вы ведь понимаете, что ничего хорошего от мятежа ждать не следует?

– А я, ваша милость, уже давно ничего хорошего не жду, – угрюмо насупилась крестьянка: – Как сыночков схоронила, так и перестала ждать. Вы рубашечку-то снимайте, сударь мой, надевайте свежую. Воды вот теплой пожалуйте. А то мне еще в этот… в трибунал успеть надобно.

Графского сочувствия Майрре было и даром не надо. Умных разговоров – тоже. Дэйнл… А что Дэйнл? Чем он лучше-то злосчастных Синиц? Да и гори он огнем, Дэйнл этот, коли так!

– Трибунал? А кого судить будете? – спросил граф, стягивая рубашку.

– Так барона Шэби, – охотно поделилась новостями вдова: – Он, аспид, херевардовым засланцем оказался. Как штык к кадыку приставили, сразу все выложил. Теперича предъявим его народу, да и на фонарь, сердешного. Чтоб каждому по заслугам. Никого, ваша милость, не обидим, будьте покойны!

За разговором Майрра ловко прислуживала бывшему владетелю и, поливая ему на руки из кувшина, ворковала:

– А следом и господина Новира, фабриканта.