Мы все. Мы должны были сидеть дома, смотреть какую-нибудь жуткую французскую комедию и поедать мороженое. Тогда бы никто не погиб. Она, возможно, прожила бы долгую жизнь. Сколько людей умерло из-за проклятых вечеринок?
Я захлопываю блокнот в кожаном переплете и растягиваюсь поперек кровати. Красочные сны просачиваются в сознание, заполняя его.
Все, что есть в моей жизни «после » от Росса — поцелуй в больнице. Но с тех пор прошло много времени, и я начинаю ловить себя на мысли, что выдумала его. И сновидения с участием Росса — лишь часть игры моего бурно разыгравшегося воображения.
Скучаю ли я?
Да. Да. Я скучаю. Я очень хочу увидеть темноволосого красавца и поговорить с ним. У меня накопилось столько вопросов!
У меня так же есть много чего, что я хочу сказать ему, однако я просто обязана воздержаться, иначе спугну его. Я даже не знаю, какой он человек. Вдруг жуткий бабник? Или гей?.. Господи! Я поцеловала его! А вдруг он гей?! Ведь никто мне не сможет сказать с абсолютной точностью, что сцены секса в моем подсознании были когда-то реальны? Это просто мои выдумки... Возможно. Но если я полюбила его однажды, значит, у нас что-то было. Логично? Нет. У многих девчонок есть чувства к парням, с которыми те даже не целовались.
Так что мне в каком-то смысле даже повезло.
Папа без стука отворяет дверь в мою комнату, его голова показывается в проеме.
— Детка, привет, — с теплотой здоровается он.
Беспокоится за меня целый день. Я растягиваю губы в притворной улыбке.
— Привет. Все хорошо, не переживай за меня.
Он заходит в спальню, уже оделся в официальный костюм — рабочий дресс-код.
— Ты же знаешь, что это невозможно, — комментирует папа, засунув ладони в карманы своих брюк.
— Мне бы хотелось, — отвечаю я, устраиваясь на боку.
— Ты должна больше отдыхать.
— Папа...
— Пожалуйста, старайся больше лежать, а лучше поспи.
— Ну, пап...
Он вздыхает, кивнув головой.
— Знаю, что я тебе уже надоел.
Его слова заставляют меня улыбнуться шире.
— Нет, ни в коем случае. Просто тебе стоит уйти на работу, а мне — заняться своими делами.
— Которые не подразумевают выход из дома, так ведь?
— Да, верно, — я киваю.
Он мнется какое-то время, неуверенно оглядывая мою комнату, словно никогда прежде не заходил сюда, и в конце, когда его грустный взгляд впалых глаз возвращается к моему лицу, шумно вздыхает.
— Я знаю, что ты хочешь вернуться к прежней жизни как можно скорее, но, прошу тебя, прояви терпение. Ты чудом выжила в таком ужасом происшествии , и... — он глотает, опуская голову. Делает глубокий вдох. — Твое лечение должно закончиться успехом.
Я безрадостно соглашаюсь с ним.
— Я понимаю.
— Это хорошо, малышка. Я рад, — папа натягивает на лицо улыбку. — Сегодня я завезу документы о прошении академического отпуска в колледж.
Мое настроение окончательно падает к нулю.
— Да.
Чувствую себя отвратительно. От нахлынувшего стыда к моим щекам приливает кровь, и я открываю рот, задыхаясь от удушающей безвыходности.
Целый год... Я пропущу целый год. Когда как все мои ровесники станут второкурсниками, я по-прежнему буду в самом начале бесконечно долгого пути.
Отец целует меня в лоб, касаясь рукой спины, прощается и уходит, оставляя меня с моими взволнованными мыслями наедине. Я сокрушаюсь над тем, что теперь мне придется пережить. Авария — это не все. Что хуже — восстановительный этап. Воспоминания, по отзывам врачей, будут возвращаться постепенно, я только надеюсь, что мне не придется слишком долго ждать.
Погоревать, как следует, над своей несчастной судьбой у меня не получается, потому как в дверь звонят. |