Иштван сделал паузу, ожидая моей реакции.

— Ну, а может быть, этот мужик был просто такой харизматической личностью? — предположил я с умным видом. — Сколько в России было этих самородков, не пересчитать же. Вот он навыдумывал от души, запутал мозги и барину, и попу, и жандарму. Тогда это было модно, искать в народе правды. Славянофилы, хождения в народ, охи-ахи, возвращение к истокам. А они и поверили…

Управляющий и Иштван обменялись улыбками.

— Еще забавный момент, — сказал Управляющий. — Автор в своих записках утверждает, что крестьянин относил происшествие в лесу к временам правления царя Петра Алексеевича…

Я потер переносицу.

— Подождите, то есть дедушка напоролся на странное дерево на рубеже семнадцатого-восемнадцатого, а с ротмистром общался уже после изобретения фотографии и отмены крепостного права?

— Ротмистр пишет, что так.

— Старичок хорошо сохранился, если, разменяв столько лет, еще был способен поддерживать беседу. Я читал про Вечного Жида, но про Вечного Русского еще не приходилось слышать… Что же было дальше?

— Про старика ничего не известно. Записки затерялись, чтобы найтись столько лет спустя. Что до автора… Мы провели тщательный анализ рукописи, наши аналитики и архивные работники горы бумаг перелопатили. Нашли этого ротмистра. По докладной записке, относящейся к другому совершенно делу, сличили почерки. Выходит, он. Про биографию известно мало. Личность, мягко говоря, не публичная. Про его путешествия по подмосковным деревням тоже данных никаких. И судя по всему, сразу после возвращения от старика, он погиб.

— Что случилось?

— Погиб при исполнении, перестрелка с бомбистами или что-то вроде того. Сведений мало. Примерно в то же время, когда писалась эта рукопись, это и произошло. Записи не окончены, ротмистр не успел. Он пишет о том, что собирается вернуться к лесному отшельнику, вновь встретиться. Мы можем лишь предполагать, удалось ли ему это.

— А эта деревня?

— Дело в том, — Иштван помедлил. — Что об этой деревне, ее местоположении, сложно что-то сказать. Потому что в дневнике не хватает важной детали.

— Какой?

— Теркеп, — сказал он. — Карта. Ротмистр ссылается на нее. На ней он делал пометки во время своего путешествия. Записки — всего лишь ключ к карте. Без нее эту рукопись можно рассматривать, как забавную зарисовку из жизни России девятнадцатого века. Рукопись начинается со слов «Я прибыл в Березовку на рассвете, это крошечная деревенька в десяток домов…», и так далее. Все. Не за что зацепится. Ты даже не представляешь, сколько в Подмосковье этих Березовок. И сколько было в конце девятнадцатого века, а потом сменились названия, пришли в запустение, просто вымерли…

— А где же карта? Если Контора охотилась за Никитой и ключом к карте… Может, карта уже у них?

Иштван усмехнулся.

— Такое возможно. В этом-то и проблема. Мы не знаем, есть ли у них карта. Но если это действительно Контора похитила Никиту, возможно, их целью была как раз та рукопись, что он тебе передал. Карта гораздо важнее записок. Ее и без ключа можно разобрать, если знать, что ищешь. Если Никита жив, и он у них — кто может сказать, что им теперь известно о содержимом записей?

— Но какой в этом смысл? Если тот старичок-счастливчик, помнящий Петра Великого, всю свою жизнь искал это самое Древо и не нашел?

Иштван не стал спешить с ответом.