– Натэниел!

Мика тоже был поражен его поведением. Натэниел не обратил внимания:

– Тебе нужно понять, от чего ты бежишь, пока это не сломало тебе лучшее, что ты нашла в этой жизни.

Она хриплым шепотом спросила:

– Ты про Луи?

Он кивнул:

– Да, про Луи. Он тебя любит. Любит тебя истинно и верно, не на ночь, не на месяц – на годы. И часть твоей личности хочет того же, иначе бы ты с ним не была.

Она проглотила слюну пересохшим ртом – наверняка в горле больно.

– Мне страшно.

Он снова кивнул:

– А что если ты его любишь? Что если ты отдашь ему сердце целиком, а он бросит тебя, как ты бросила столько других?

Она снова кивнула дрожащей головой:

– Да.

– Тебе нужна помощь, Ронни, помощь профессионала. Я тебе могу рекомендовать одну.

Я знала, что Натэниел посещает психотерапевта, но никогда не слышала, чтобы он кому‑нибудь об этом говорил – в таком контексте.

– Я к ней хожу уже несколько лет – она хороший врач. И сильно мне помогла.

Лицо его стало куда менее суровым, чем было.

Ронни смотрела на него, как беспомощная птица на змею.

Он подошел к висящей над телефоном пробковой доске – там были приколоты визитные карточки, висели важные номера, записки. Одну карточку он снял, подошел к Ронни и протянул ей.

– Если она не сможет тебя принять, посоветует кого‑нибудь, кто может.

Ронни осторожно взяла карточку за уголок, будто боясь, что эта штука может цапнуть. Посмотрела на Натэниела расширенными от страха глазами, но карточку спрятала в карман джинсов.

– Прости меня, Анита. Прости мне это… все вот это. Мне очень жаль. – Она посмотрела на Натэниела, потом на меня. – А сейчас я уйду, и оставлю вас расхлебывать эту кашу – как всегда делаю. Простите.

И она вышла. Дверь за ней закрылась.

Мы постояли втроем молча, ожидая, пока ударная волна уляжется. Но у нас были, конечно, и другие проблемы, кроме трудностей Ронни.

Мика повернулся ко мне:

– Так есть у нас каша, которую надо расхлебывать?

– Я пока не знаю, – ответила я.

– Но ты думаешь, что ты беременна?

Я кивнула:

– Последний месяц я пропустила. Я хотела выяснить точно, а потом уже говорить. – Вздохнув, я скрестила руки под грудью. – Тест на беременность я не купила, потому что не знала, как его проделать, чтобы никто из вас не узнал.

Натэниел встал рядом со мной, сбоку, чтобы не закрывать от меня Мику.

– Анита, тебе не надо проходить через все это одной. Пусть хоть один из нас держит тебя за ручку, пока ты будешь ждать, поменяют ли цвет полосочки.

Я посмотрела на него:

– Ты так говоришь, будто тебе приходилось.

– Однажды. Она не была уверена, что это от меня, но других друзей, чтобы держать за ручку, у нее не было.

– Я думала, что я у тебя первая.

– Она узнала, что я ни разу в жизни не был с девушкой, и решила ликвидировать этот пробел. – Он говорил совершенно будничным голосом. – Я это не очень хорошо умел, но она оказалась беременна. Скорее всего, это был кто‑то из ее клиентов, но мог быть и я.

– Клиентов? – спросил Мика.

– Она была тогда в игре, как и я.

Я знала, что «быть в игре» – означает проституцию, но обычно у Натэниела «игра» – это было время, когда он был на улице. С улицы он ушел в шестнадцать.

– И сколько же тебе было лет тогда? – спросила я.