– Похожего на что? – спросила я, понижая голос. Хочет ссориться – можно и поссориться.

– Как будто он – воздух, и ты им надышаться не можешь.

Голос Мики прозвучал ласково, предупредительно, будто он хотел нас обеих успокоить:

– Мы что‑то прервали?

Я повернулась к Ронни полностью:

– Я имею право целовать своего бойфренда как хочу и когда хочу, не спрашивая у тебя разрешения, Ронни.

– Не надо говорить, будто ты сейчас этим спектаклем не хотела ткнуть меня мордой об стол.

– Ронни, сходила бы ты к психотерапевту, а то ей‑богу, достала уже, вываливая на меня свои проблемы.

– Я тебе как подруге доверилась, – сказала она, и голос ее звучал придушенно от какой‑то эмоции, которую я не определила, – а ты мне такой спектакль в ответ? Да как ты можешь.

– А это не был спектакль, – сказал Натэниел прямо от дверей. – Но если хочешь спектакль, это тоже можно устроить.

Танцующим шагом он вошел в кухню – с обученной грацией профессионального танцора и нездешней грацией леопарда‑оборотня. Одним плавным движением сорвал с себя майку, бросив на ковер. Я даже шагнула назад, не успев сразу взять себя в руки. До этого момента я не понимала, что он на Ронни злится. Чем она его подкалывала, интересно, когда я не слышала? Когда он мне говорил, что она не считает его за человека, он пытался мне сказать больше, чем я услышала. И то, что я нечто упустила важное, читалось сейчас в его злых глазах.

Он одним движением сорвал резинку со своих длиннющих волос и они рассыпались по его почти обнаженному телу: беговые шорты не слишком много закрывают.

Я только успела сказать: «Натэниел!» – но он уже стоял передо мной. Та потусторонняя энергия, что умеют излучать все ликантропы, исходила от него и дрожала у меня на коже. Ростом он был пять футов шесть дюймов, то есть как раз достаточно высок, чтобы ему в глаза я смотрела снизу вверх. От злости лавандовые глаза потемнели до сиреневых – можно было бы так сказать, если бы цветы могли пылать злостью и силой личности. В этих глазах был Натэниел, и одним взглядом своим он меня провоцировал, вызывал его отвергнуть.

А я не хотела его отвергать. Я хотела завернуться в него, в эту энергию, от которой мурашки по коже, завернуться как в шубу. Последнее время у меня почти любой стресс уходил с сексом. Боишься? Секс уменьшит страх. Злишься? Секс тебя успокоит. Печальна? Развеешься от секса. Я подсела на секс, как на иглу? Может быть.

Но Натэниел не предлагал реальный секс – он хотел столько же внимания, сколько я уделила Мике. Справедливо.

Руками, ртом, телом я заполнила оставшуюся между нами дистанцию. Энергия его зверя пролилась вокруг, и это было как в теплой ванне с едва заметным электрическим зарядом. Натэниел был одним из самых униженных моих леопардов, пока один метафизический случай не возвел его из pomme de sang в моего подвластного зверя – то есть зверя, слышащего мой зов. Я – первая среди людей‑слуг вампира, обретшая вампирскую способность призывать животных, Все леопарды слышат мой зов, но Натэниел у меня особенный. От этой магической связи выиграли мы оба, но он больше.

Он меня поднял в воздух, взяв руками за бедра, и даже сквозь джинсы дал мне ощутить, насколько рад моей близости. Настолько рад, что я даже пискнула, когда он меня к себе прижал.

Резко, неприятно, будто задыхаясь от злости, Ронни сказала:

– А когда ребенок будет, прямо у него на глазах будете трахаться?

Натэниел окаменел. А голос Мики за моей спиной переспросил:

– Ребенок?

Глава вторая

Это слово ударило в комнату как молния – с той разницей, что стало очень тихо. Так тихо, что я слышала, как шумит кровь у меня в голове.