Сэмми помрачнел:
– Похитители велосипедов? Они украли твой маленький красный велосипед?
– Да. Мне было тогда семь лет.
– Семь! – вскрикнул Сэмми и сильно ударил по земле кулаком, обсыпав всех песком. – Господи Иисусе! С ума можно сойти!
Наступило неловкое молчание. Сэмми вытащил ризлу и начал судорожно скручивать косяк, а Зеф сменил тему разговора.
Эта вспышка была скорее всего тонким ходом. Ответ Этьена настолько умилял, что было бы жестоко открывать парню карты. У Сэмми оставался единственный выход – положить розыгрышу конец. Насколько я понял, Этьен теперь до конца жизни будет верить, что в Айдахо не бывает облаков.
Когда мы выкурили косяк, солнце уже почти исчезло за горизонтом. Над морем мерцала лишь еле заметная желтая дуга. Подул легкий ветер, погнавший по песку обрывки ризлы. Ветерок принес с собой запахи еды из ресторана – запах лимонной травы и жареных моллюсков.
– Я хочу есть, – сказал я.
– Хорошо пахнет, правда? – спросил Зеф. – Я бы управился сейчас с большой тарелкой лапши с курятиной.
– Или лапши с собачатиной, – добавил Сэмми. Он повернулся к Франсуазе. – Мы ели лапшу с собачатиной в Чиангмае. По вкусу похоже на курицу. Собаки, ящерицы, лягушки, змеи – они всегда похожи по вкусу на курицу.
– А как насчет крыс? – поинтересовался я.
– А‑а, и крысы тоже. Этих вообще не отличишь от курицы.
Зеф зачерпнул рукой горсть песка и начал просеивать его между пальцами, выводя узоры на полоске, ограниченной его расставленными ступнями. Затем он кашлянул, как будто стоял на трибуне и хотел привлечь к себе внимание.
– Эй, – обратился он к нам, – а вы слышали о жареной крысе по‑кентуккийски?
Я нахмурился. Это было похоже на новый розыгрыш. Я подумал, что если Этьен опять поведется, то я заплачу. У меня перед глазами все еще стояло его лицо, когда он рассказывал о своем красном велосипедике.
– Нет. А что это такое? – осторожно спросил я.
– Одна очень известная история.
– Городские мифы, – добавил Сэмми. – У кого‑то в горле застряла косточка. Потом оказалось, что это была крысиная косточка.
– Да. Это случилось с двоюродным братом тетушки одного моего друга. Такое не случается с человеком, с которым разговариваешь.
– А, – сказал я. – Ясно.
– Великолепно. Итак, сейчас ходит басня про жареную крысу по‑кентуккийски. Вы слышали?
Я покачал головой.
– Ходят слухи про пляж. Про изумительный пляж, затерявшийся где‑то, – никто точно не знает где.
Я отвернулся. У самой воды мальчик‑таиландец играл с кокосовой скорлупой, подбрасывая ее в воздух коленями и боковыми сторонами ступней. Он сделал неловкий удар, и скорлупа упала в воду. Несколько секунд он стоял – наверное, раздумывал, стоит ли окунуться ради того, чтобы достать скорлупу. Потом он побежал по песку к гостинице. – Нет, – ответил я Зефу. – Никогда не слышал об этом. Расскажи‑ка нам.
– О'кей, – сказал Зеф. – Я нарисую вам картину. – Он снова улегся на песок. – Закройте глаза и представьте себе лагуну, которую не видно со стороны моря и с проплывающих мимо лодок благодаря изогнутой гряде высоких скал. Потом вообразите пляж с белым песком и коралловые рифы, которые никогда не страдали от взрывов динамита или от рыболовных сетей. На острове, покрытом джунглями (не таиландскими лесами, а именно джунглями), множество водопадов с пресной водой. Трехъярусные шатры из листвы, тысячелетиями нетронутые растения, птицы с причудливым оперением и резвящиеся на деревьях обезьяны. |